— Я упал. Честное слово, я упал, — пробормотал Соренко,
нервно оглядываясь по сторонам. — Я действительно упал.
— Ладно, — прервал его излияния Лабунский, —
мне интересно другое. Кто мог подняться в наш номер и украсть Катины
драгоценности? Ты не знаешь, Клавдия, кто это мог быть?
— Вы что меня подозреваете? — испугалась
Клавдия. — Меня, ее сестру? Да я бы себе руки отрезала, чем такое сделала.
— Я не говорю, что это ты. Я спрашиваю — кто это мог
сделать?
— Не знаю. Откуда мне знать. Катя никогда не говорила
мне о своих проблемах.
— Но кто-то ее убил! — закричал Лабунский, бросая
сигару в угол. Она упала, и от нее во все стороны полетели искры. Обозов
подошел, поднял сигару и, сломав ее, потушил в пепельнице.
— В номер мог попасть только человек, имеющий две
карточки, — напомнил Соренко, — от кабины лифта и от вашего номера.
— От номера необязательно, — тихо сказал
Лабунский, — может, это был знакомый и она сама открыла ему дверь. Или он
сказал, что является сотрудником гостиничной службы. Все могло быть: она не
знала, что такое осторожность. Была безрассудной.
— Почему тогда он не убил ее сразу, а прошел с ней в
спальню? — спросил Торчинский.
— Не знаю, — зло ответил Лабунский, — я сам
ничего понять не могу. Обозов, где мои карточки?
— Я отдал их комиссару, — сообщил Обозов.
— У вас, Торчинский, есть свои карточки?
— Есть, — ответил Олег, — но они от моего
номера и от кабины лифта.
— Выходит, что карточки были только у Кати, у Обозова и
у вас, — сказал, обращаясь к Торчинскому, Леонид Соренко.
— Получается так, — согласился Олег.
— Может, вы их кому-нибудь отдавали? — осведомился
Соренко.
— Нет, никому.
— А вы, Обозов?
— Только комиссару.
— Тогда получается, что никто из нас не мог подняться
на этаж, — сделал заключение Соренко.
Дронго подошел к мини-бару и достал бутылочку апельсинового
сока.
— Достаньте мне яблочный сок, — попросила его
Клавдия Соренко.
Дронго достал вторую бутылочку и протянул ее женщине.
— Нужно принести лед для виски, — вздохнул Обозов,
взглянув, как Лабунский наливает себе виски.
Жураев подошел и тоже плеснул себе полстакана. Обозов уже
взял ведерко для льда, чтобы принести лед, как его опередила Клавдия Соренко.
Она чувствовала себя самой близкой родственницей покойной. И соответственно —
самого Марка Лабунского.
— Сидите, я принесу, — сказала она, выходя из
номера.
Машина для выработки льда была напротив их номера. Клавдия
вернулась через минуту с полным ведерком льда. Она достала щипцы и осторожно
положила несколько кусочков сначала Лабунскому, а затем — своему мужу. Потом
отдала ведерко Жураеву, чтобы он сам положил себе лед. Соренко плеснул себе
виски из начатой бутылки.
— Я не знаю, кто это сделал, — сказал Соренко. Он
был немного пьян. — Но мы все равно найдем этого типа. Мы его все равно
найдем.
— Тебе нужно проспаться, — грубо оборвал его Марк
Лабунский.
Он подошел к коробке с сигарами, взял одну и, держа ее в
руках, потянулся за своим стаканом.
— Она была прекрасным человеком, — вздохнул
Торчинский.
Все молчали. Никто не сказал ни слова. Ни в поддержку, ни в
опровержение. Лабунский обвел всех присутствующих недовольным взглядом и, взяв
свой стакан, вышел на балкон. Он щелкнул зажигалкой, и все слышали, как он
положил зажигалку на столик.
— Какая странная ночь, — произнесла Елена Жураева.
И в этот момент послышался звон разбитого стакана. Все
повернулись в сторону балкона. Обозов и Соренко поспешили туда. Марк Лабунский
пытался схватиться за перила, но не сумел. И рухнул на пол, опрокинув столик.
Золотая зажигалка полетела на пол и упала рядом с ним. Соренко бросился к
Марку. Обозов пытался поднять ему голову, но все было напрасно. Когда остальные
мужчины вышли на балкон, Марк Лабунский был мертв.
Глава 8
— Нет! — закричала Клавдия, услышав печальное
известие. Обозов, наклонившись к своему бывшему патрону, попытался нащупать его
пульс. Затем поднял голову и покачал головой. Торчинский ошеломленно смотрел на
лежавшее перед ним тело. Соренко хмурился, лицо Жураева совершенно окаменело.
Только Дронго старался сохранить хладнокровие. Он тоже попытался нащупать пульс
Лабунского. Затем поднял голову и негромко сказал:
— Умер.
— Нужно позвать полицию, — сразу предложил
Соренко.
— Сначала нужно выяснить, почему он умер, —
возразил Жураев.
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился
Соренко.
— Ничего. Просто мне кажется естественным подозревать
кого-то из присутствующих.
— Послушайте, Жураев, — зло выговорил
Соренко, — мне кажется, вам доставляет удовольствие положение, в которое
мы попали. А меня оно совсем не устраивает. Поэтому я собираюсь пойти и позвать
полицейских, пока они еще в отеле. Если дальше пойдет в подобном темпе, боюсь,
мы все не сможем дожить до утра.
— Убийца среди нас, — согласился Обозов, оглядывая
всех настороженным взглядом.
— Почему вы считаете, что его убили? — поинтересовался
Дронго.
— А вы полагаете, что он умер от инфаркта? Или у него
был инсульт? — зло спросил Обозов. — Вам не кажется странным, что
здоровый мужчина в расцвете сил вдруг умирает. Конечно, его убили…
— Помолчите, — попросил Дронго снова наклонясь к
убитому. Он еще раз попытался нащупать пульс, проверил зрачки, дотронулся до
губ.
— Его отравили, — кивнул Дронго, — вы были
правы, Обозов. Его, конечно, отравили цианидом. Только я хотел бы уточнить, кто
именно принес эти две бутылки. Кажется, вы, Обозов?
— Одна бутылка еще стоит на столике, — показал в
сторону комнаты Обозов, — а из второй мы все пили. Если я бросил в бутылку
яд, то почему тогда не умер никто другой? Вам не кажется, что в таком случае
все, кто пил из этой бутылки, должны лежать сейчас на полу.
Соренко внезапно громко закашлял, и все посмотрели на него.
Он покраснел, посмотрел на остальных и виновато сказал:
— Я поперхнулся.
— Нужно позвать комиссара, — вздохнул
Жураев. — Представляете, что он про нас подумает. Решит, что мы настоящая
«русская мафия». Два убийства за один вечер. Это много даже для Италии.
Дронго исследовал остатки разбитого стакана. Его внимание
привлек кусочек льда, лежавший на полу. Он поднял голову:
— Кто приносил лед?
