В соседнем номере все еще находились семьи Жураевых и
Соренко. Обозов методично опустошал запасы мини-бара, но маленькие бутылочки в
соседнем номере не могли его успокоить, а обе большие бутылки виски эксперты
забрали с собой.
— Вот вы и пришли, — сказал Обозов, увидев
Дронго, — мучаете теперь Олега.
— Он остался с комиссаром, — кивнул Дронго. —
Извините меня, Клавдия, можно вас на минуту. Я хотел бы с вами поговорить.
— Опять эти разговоры, — поморщилась
Соренко, — когда они кончатся. Мало того, что нас терзают эти полицейские,
еще и вы, как репей, привязались. Не буду я с вами разговаривать. Не о чем нам
говорить.
— Верно, — вступился ее муж, — тоже мне
следователь нашелся. Тебя вместе с нами обыскивали. Значит, тоже подозревают. И
не нужно строить из себя такого специалиста, все равно ты ничего не найдешь.
Очевидно, некоторые из бутылочек в мини-баре попали не
только к Обозову. Супруги Соренко были несколько не в духе.
— Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, —
попросил Дронго, — и не нужно так хамить. Это некрасиво.
— Кто ты такой? — рассердилась Клавдия, —
пристаешь к нам, душу бередишь. А я, между прочим, сестру потеряла. Сестру
любимую, — всхлипнула она.
— Я помню, — сказал Дронго, — вы собирались с
ней поговорить, чтобы она дала вам очередную отсрочку по вашему долгу. Вы ведь
платили только проценты, а сам долг возвращать не собирались.
— Ты кто такой? — икнул Леонид Соренко. — Ты
еще будешь нас шантажировать? Откуда ты про долг знаешь?
— Я уже просил, чтобы вы называли меня на «вы». А про
долг я слышал в ресторане, когда вы громко беседовали в ожидании семьи
Жураевых. И даже услышал, как вы сказали, что с удовольствием придушили бы эту
гадину, сестру вашей жены.
Елена Жураева испуганно ахнула. Соренко побагровел, начал
краснеть. Он поднялся со своего места и сделал шаг к Дронго.
— Ты еще нас подслушивал. Да я тебя…
Он поднял руку. Дронго был выше него ростом и шире в плечах.
И, конечно, был лучше физически подготовлен. Но драться с полупьяным
родственником погибших не входило в его планы. Он отступил на шаг.
— Не нужно, — попросил Дронго, — сядьте и
успокойтесь.
— Врежь ему, Леня! — взвизгнула супруга
Соренко. — Пусть знает, как честным людям такие слова говорить. Нехай не
брешет!
— Я тебя! — снова поднял руку Соренко.
— Я же просил вас обращаться по-другому, —
улыбнулся Дронго.
Он перехватил руку Соренко и, вывернув ее, толкнул его на
пол. Соренко рухнул как подкошенный и заревел от боли.
— Убили, убили! — запричитала Клавдия, бросаясь к
мужу. — Убили мужа моего!
В номер вбежал Паоло. Увидев лежащего на ковре Леонида
Соренко, он бросился к нему.
— Вы ранены? — спросил Паоло по-итальянски. Он не
знал другого языка.
— Уйди, басурманин, — простонал Леонид.
— Он просто споткнулся, — сказал по-итальянски
Дронго, — очевидно, они слишком много выпили. Не беспокойтесь, Паоло,
ничего страшного не произошло.
Паоло взглянул на остальных, пожал плечами и вышел из
номера.
— Ах ты, убийца! — закричала Клавдия, когда
итальянец вышел. — Мужа моего убить хочешь?
— С ними бесполезно разговаривать, — мрачно
заметил Обозов. — А ты тоже хороша, Клавдия. Значит, брала деньги у Кати?
Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не лезла с подобными вопросами к
сестре! Сколько раз она тебе долги прощала!
— Ну, хватит, — огрызнулась Клавдия, поняв, что
спектакль закончен и теперь все против нее.
— Ничего не хватит, — мрачно сказал Обозов, —
стерва ты, Клава, самая настоящая стерва. Я это всегда знал.
— Ты тоже не ангел. Отцепись, — она посадила мужа
на диван, села рядом с ним.
— Значит, задушить хотели Катю, — насмешливо
произнес Обозов, — не хотели долги платить?
— Мы ее и пальцем не трогали. А этот тип просто нас
подслушал, когда мы в ресторане сидели. Мало ли о чем мы балабонить можем, не
все нужно серьезно воспринимать.
— Ваш муж уходил из ресторана, — напомнил
Дронго, — и вернулся весь исцарапанный. Может, он успел подняться наверх?
— Как это наверх? — испугалась Клавдия. — Вы
почему нам такое говорите? — от испуга она сразу перешла на «вы».
— Я никуда не поднимался, — сказал Леонид, —
и никого не убивал.
— Зачем нам убивать Катю? — спросила, тяжело дыша,
Клавдия. — Вы же видели, как мы любили друг друга.
— И слышал, — сказал Дронго.
— Мы ее не убивали, — испугалась Клавдия, —
мы никого не убивали.
— Где вы были вчера? — поинтересовался
Дронго. — Куда вы ездили после того, как мы расстались в музее?
— По магазинам ездили, — ответила Клавдия.
— И больше нигде не были?
— Нет, нигде. А зачем нам куда-нибудь ездить? Мы домой
вернулись на машине и отпустили водителя.
— Она ничего вам не говорила? Может, ваша сестра
чего-то боялась, чего-то опасалась?
— Это Катя боялась? — усмехнулась Клавдия, уже
несколько пришедшая в себя. — Ничего она в жизни не боялась. Всегда
отчаянная была. И никого не боялась.
Дронго в задумчивости прошелся по комнате. Неожиданно на
балконе послышался какой-то шум. Он повернулся и вышел на балкон. Ночью
включалась система автоматической подачи воды и специальные гибкие шланги
орошали зеленые насаждения на каждом балконе. Дронго целую минуту наблюдал, как
вода равномерно поливает бурную растительность на балконе. Каждый балкон был
своеобразным мини-садом.
Дронго вернулся в гостиную. Леонид Соренко испуганно смотрел
на него, не решаясь даже заговорить. Его жена была менее напугана, но также
испытывала определенную неловкость. Ей было неприятно, что Дронго рассказал об
их истинном отношении к сестре в присутствии Жураевых. Она уже забыла, что сама
отказалась с ним разговаривать, когда он предложил пройти в соседнюю комнату,
чтобы не разглашать столь неприятную информацию.
— Почему так долго не возвращается Торчинский? —
поинтересовался Дмитрий Жураев.
— Он немного сорвался, — объяснил Дронго, —
кажется ему вызвали врача.
— Сегодня у всех нервы ни к черту, — кивнул
Жураев, — не нужно было звать врача. Я бы мог его посмотреть.
— Каким образом? Вы же не врач.
— По первой профессии я врач, — сказал
Жураев. — Разве я вам не говорил? Кто мог подумать двадцать пять лет
назад, что у нас в стране произойдут такие перемены. А профессия врача тогда
была престижной. Это сейчас мы все бизнесмены — врачи, учителя, строители, даже
ученые. А тогда мы считали, что главное — получить профессию.
