Я очень восприимчив к чужому взгляду и хребтом чувствую,
когда на меня кто-то смотрит. Поэтому, когда эта девушка снова принялась
сверлить меня взглядом, я сразу понял, в чем дело, и, поерзав на стуле, сел
так, чтобы видеть ее краем глаза. С виду она была такая же, как и все они —
мальчишеская стрижка, длинные черные ресницы, пухлые подвижные губки,
коротенький костюмчик с глубоким вырезом и закатанные носки.
Внимание мое привлек мужчина, который сидел с нею рядом. Он
был похож на гигантского осьминога. Его плоть, рыхлая и отвислая, казалось,
была не способна держаться на костях и выпирала из-под смокинга. Она начиналась
прямо под волосами, брови сползали на глаза, а оплывшие щеки — на воротничок.
Нос, да и вся голова нависали над туловищем, из коего я видел только грудь,
покоившуюся на огромном животе — остальное было сокрыто столом. Но что меня
поразило больше всего, так это его руки огромные, красные, волосатые, с
длинными багровыми пальцами, — они все время свивались и развивались, ни
на минуту не оставаясь в покое, подобно двум большим змеям, присоединенным к
плечам этого обвислого тела. Красноватые глаза и крючковатый нос лишь дополняли
сложившееся у меня впечатление, будто передо мною осьминог. Было что-то
завораживающее в этих беспокойных, нервных руках, что приковывало к ним взгляд.
Он просто не мог держать их неподвижными. Все остальное тело представляло собой
безвольную массу рыхлой плоти, но эти две руки, контрастирующие с белизною
скатерти, не знали покоя, так же как и беспрестанно изгибавшиеся и извивавшиеся
пальцы.
В сущности, он не мог удержать руки в стороне от девушки, но
в то же время не решался положить их на нее и все время молотил ими по столу —
то хватался за солонку, то играл с ножом, то передвигал сахарницу, потом вдруг,
дотронувшись до оголенного плеча девушки, скользил рукою вниз по ее гладкой
матовой коже и снова принимался теребить сахарницу. И за все время ни один
мускул не дрогнул ни на его лице, ни на теле.
Я видел, как она вздрагивает от его прикосновений, не
удостаивая его взглядом. Она не отрываясь смотрела на меня, изучая мое лицо и
сверля глазами спину, когда я отворачивался. И было в этом пристальном
немигающем взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает голубка, застыв
перед немигающими глазами змеи. Помимо модной короткой мальчишеской стрижки,
девушка привлекала внимание чем-то еще.
Она была миловидна и юна, насколько, я не могу сказать, но я
отметил стройное тело, гладкую — без единой морщинки — кожу и искрящиеся
молодостью глаза, даже несмотря на затаившийся в них страх.
На узеньком пятачке бара под звуки джаза среди запахов еды,
кофе и испарений человеческих тел, смешавшихся с приторным ароматом самых
разных духов, вращались в танце парочки. И над всем этим гремел синкопированный
ритм джаза, эта музыка била по ушам, сотрясала душу и в то же время затрагивала
ее самые сокровенные струны, заставляя их дрожать и вибрировать.
В общем-то, чувствовал я себя здесь не очень уютно. Не то
чтобы я скрывался — просто мне не хотелось становиться объектом внимания
девушек, посещающих такие места. С тех пор как один молодой честолюбивый
репортер в приложении к воскресному журналу поместил на видном месте заголовок
«Неуловимый мошенник Эд Дженкинс», жизнь моя сделалась сплошным несчастьем.
Статья вызвала интерес, и пройдут годы, прежде чем она забудется. Я стал
заметным человеком.
По глазам этой девушки я понял, что она не знает, кто я
такой, — должно быть, она не читает газет или у нее плохая память на лица.
Конечно, я переменил квартиру, прибегнув ко всевозможным мелким ухищрениям,
чтобы сбить любопытную общественность со следа, но это было, пожалуй, все, что
я предпринял. При желании я мог бы спрятаться и получше, но мне не хотелось
этого делать. Я вдруг почувствовал, что оказаться в центре всеобщего внимания
не так уж плохо, это подогревало мое тщеславие. И все же излишней рекламы я не
хотел.
У этой девушки, смотревшей на меня в упор, явно было что-то
на уме, значит, пора мне перебраться куда-нибудь еще. Ведь есть множество других
баров, и, в конце концов, дома у меня лежит недочитанная книга.Я потянулся и
зевнул, решив, что пора вернуться домой, перелезть в халат, почитать пару
часиков и залечь спать. Хватит с меня ночных представлений, во всяком случае —
для одной ночи.
Расплачиваясь, я заметил, что девушка встала и, пройдя мимо
меня, направилась в дамскую уборную. Я смерил ее пристальным взглядом, и она не
отвела глаз. Юбочка на ней была такая короткая, какой я отродясь не видывал, но
больше в ней не было ничего такого, чего бы я не заметил, когда она сидела за
столом. Она скрылась из виду, а я вышел, взял такси и поехал домой.
Уже на полпути я обнаружил, что меня преследуют и, надо
сказать, делают это мастерски. Машина ехала не прямиком за мною, а держалась на
расстоянии квартала, стараясь слиться с общим движением, поджидая меня на
перекрестках, то отставая, то обгоняя мое такси, то поворачивая и выписывая
вокруг него круги, и все время старалась держать его в поле зрения. Это был
огромный автомобиль с откидным верхом, полноприводным тормозом и запасными
шинами, длинный, как линкор, и такой маневренный, что такси рядом с ним
казалось настоящим ледоколом. Тот, кто сидел за рулем этого драндулета,
прекрасно управлял им — создавалось такое впечатление, будто он был один на
всей улице.
Будто самолет конвоирует большой дирижабль, усмехнувшись,
подумал я. Да провались оно все пропадом! Если кому-то надо знать, где я
обитаю, пожалуйста, милости просим. А если они хотят повесить на меня
какое-нибудь дельце, сделать из меня козла отпущения, что ж, пусть попробуют,
только сначала пусть убедятся, что страховка, назначенная за их жизнь, будет
выплачена сполна.
Я подъехал к дому, где снимал квартиру, расплатился с
шофером и, когда такси уехало, пару секунд постоял в темном дверном проеме. С бульвара,
находившегося в квартале отсюда, доносился рев уличного движения, по моей
стороне улицы ехало две машины, но ничего подозрительного я не заметил. Прошло
пять минут, десять, и из-за угла вынырнул автомобиль с откидным верхом и
запасными шинами, лихо затормозив в пятидесяти футах от меня. Парень, должно
быть, припарковался где-нибудь в квартале отсюда, немного подождал и теперь
подъехал. Мельком я увидел его стройную, укутанную в пальто фигуру, когда он
вылезал из машины, потом послышались легкие шаги по тротуару, и тень скользнула
к дверному проему.
Я твердо вытянул вперед руку:
— Ну что, браток, поднимемся вместе?
С этими словами я схватил его руку и тут же понял, что
ошибся, — это был не «браток», а «сестрица». Я развернул ее к свету и
заглянул в лицо — та самая девица, что сидела рядом с человекообразным
осьминогом.
— О, это будет очень мило, — с забавным
придыханием в голосе произнесла она, и мы направились к лифту.
Пока мы поднимались, я чувствовал, что ее огромные глаза
смотрят мне прямо в лицо. Сам я не очень ее разглядывал, так как уже успел
сделать это в баре, — мне было вполне достаточно. Если кто-нибудь может
сказать что-то об этих девицах, только взглянув на них, значит, он разбирается
в них больше меня. Они вечно разряжены и размалеваны, говорят глупости,
способны вогнать в краску кого угодно, речь их нашпигована какими-то одним им
понятными словечками, но в то же время эти создания, как никто другой, честны и
прямолинейны.Так что если эта девица решила просверлить взглядом мое лицо, я не
стану ей мешать. Возле моей квартиры она собралась было объясниться, но я
открыл дверь и пропустил ее вперед.
