Начиналась «страдная» пора: японцы, видимо, окончательно выработали план действий и начали действовать. Граф Келлер погиб, благодаря свой рисовке — белый китель и свита; времена героических войн прошли: хитрость, скрытность и технические и химические средства — вот теперешняя война.
В конце июля месяца нас с передовых позиций перевели на Ляндясанские позиции, стояли мы и у Кафзны, и у Чемертуна, идя к которому ночью, погиб мой Шарик — сорвался с двуколки и попал под колесо. Идя от Кафызны в Сяолинзы, я вдруг вижу у речки солдатика с красными погонами с цифрой 35 — Нежинского полка
[100], спросил его, где полк. Он ответил, что здесь. Я заехал и увиделся на первый раз с подполковником Петром Петровичем Павловым и капитаном Павлом Михайловичем Терпигоревым. Наш полк занял позицию к востоку от Сяолинзы. Было время дождливое, и на высотах появились наши грибы: березовики, боровики и сыроежки… Солдатики мне набрали огромную корзину, и я, пользуясь тихим временем, спустился в Сяолинзы, где был ресторанчик, и вот мне там изжарили грибы в сливочном масле и сметане… много было выпито под такую, невиданную здесь, закуску.
Родился наследник цесаревич. Князь А. В. Барятинский, лично известный государю императору, послал поздравительную телеграмму и через сутки получил ответ: «Императрица и я благодарим тебя, Толя, за поздравление. Николай». Мы по этому поводу выпили и за новорожденного, и [за] его родителей. Скоро был объявлен высочайший приказ, что мы, участники войны, считаемся крестными отцами наследника. Явилась мысль: от полка поднести крестильный крест. Проект креста был возложен на меня. Трудна была задача: надо было совместить эмблемы и полка, и наследника. Долго я думал и, наконец, решил: крест золотой массивный, четвероконечный с округленными концами, на передней части креста — распятие, и в каждом конце по рубину, так как рубин соответствует месяцу июлю, его рождения. На задней части посредине изображение Святого митрополита Алексия, в верхнем конце — Бог-Отец с исходящим Святым Духом, в боковых концах — Божия Матерь и Архангел Гавриил (Благовещенье, полковой праздник), в нижнем конце Святой Георгий Победоносец. Проект был одобрен, и Крест заказан в Москве, но был поднесен не от полка, а от 3-го, нашего, Сибирского корпуса. Рубин меня тогда смущал — кровяной цвет, и верно — принял венец мученика…
Я нравственно и душевно устал, и мое начальство это видело: мне дали командировку на две недели в Харбин.
9, 10 и 11 августа шли перестрелки на Ляндясанских позициях, впереди нас. У нас в резерве стоял Нежинский полк, и я воспользовался этим, чтобы увидеть своих старых товарищей, и сошел вниз к ним. Увидел почти всех: Павлова, Скворцова, Архангельского, Калинина, Терпигорева, Коссацкого, Громцева и т. д., выпили на свиданье, но все были нервны и удручены, многие как бы предчувствовали свою смерть… 12 августа, вечером, я с несколькими для помощи солдатиками выступил из Сяолинзы в Ляоян и дальше в Харбин, а 13 разыгралось сражение, в котором погибло около 2/3 нежинцев…
В Харбине я имел счастье видеть тыловую жизнь армии. Я видел офицеров, бежавших от строя и боя, вроде наших Яновских и К°, спрашивающих в штабе тыла: «Чем м-м-м-ог-г-гу служить»… Это мерзавец спрашивает своего боевого однополчанина и даже командира полка… таких типов было много. Вхожу я в ресторан, что был против Русско-Азиатского банка, компания старых охранников, увидев меня, закричала: «М[ихаил] М[ихайлович] — к нам!» — я присел, и вот только что прибывший из России кавалерист-пшют
[101] обращается ко мне: «Ска-а-ажите, пажаласта, ка-а-апи-тан, ви с позиций?» «Да-а-а», — отвечаю ему я. «Скажите, па-а-ажа-а-алуста, ви пролили уже-е-е кровь за-а-а Отечество?» — «Да, пролил.» — «И сильно ранены?» — «Нет, — отвечаю я, — у меня сильный геморрой… все позиции облил своею кровью…» Было противно смотреть на этих фазанов, слетевших за чинами и орденами… И тут был урок мне, будущему командиру полка. В Харбине закупил спирту, чаю, сахару, консервов и конфет… Сахар и конфеты на позиции истреблялись в большом количестве — питали нервы…
10 сентября я возвратился в полк на Фушуньские позиции. Мои покупки оживили всех. После Ляоянских боев была заметна какая-то усталость и утомление, не было того воодушевления и бодрости духа, какой наблюдался раньше. Полк усиленно работал по укреплению Фушуньской позиции. Под самой позицией лежал г. Фушунь и протекала река Хуньхэ, через которую были построены два моста нашими саперами. В 20-х числах сентября нас двинули вперед на юг на Шихуйчен, Фаншин, Чан-си-чжай, Та-бе-гоу и к р. Шахэ. Все три армии готовились к общему наступлению, вопреки плану действий генерала Куропаткина, мы сами лезли в пасть японцам. Нашему полку особых действий не пришлось, и в последние дни сентября началась прелюдия шахейских боев. 28 сентября мне пришлось занять самый левофланговый опорный пункт, и у меня два дня пробыл сумрачный генерал Ренненкамф — его отряд зашел за правый фланг японцев, но пришлось ему уйти обратно за наш левый фланг. Бой был жестокий, колоссальный и неудачный… нам пришлось отходить, и отошли назад на 10–15 верст на Фаншинские позиции, где и засели почти на пять месяцев…
Осень стояла чудная, ясная и теплая. Наша полковая позиция была передняя и через р. Шахэ (верховье) задняя. Нашему 2-му батальону дали укреплять переднюю позицию. В укреплении и устройстве позиций мы теперь были искусны, но все-таки не так, как в Германскую войну. Наш левый фланг подходил к Гаотулинскому перевалу. Надо было готовиться к зиме, поэтому, устраивая окопы, устраивали и землянки. У меня была устроена хорошая небольшая землянка с печкой и окном. Я приказал себе строить землянку тогда, когда были построены все землянки для роты. Левее меня стоял с ротой капитан Михаил Николаевич Басалов
[102], правее — рота капитана Михаила Антоновича Крыжановского
[103], а в тылу, внизу — с ротой князь Барятинский со штабс-капитаном Глиноецким. Составилась хорошая милая и веселая «кумпания»: Барятинский, Басалов, Зевакин, Глиноецкий и я. По очереди сбирались друг у друга и делили все между собой. Порядок, чистота на позиции были образцовые. Приезжало начальство и хвалило. У меня была собственная зрительная труба (100 руб.), которую я установил у себя на позиции, и унтер-офицеры непрерывно наблюдали за позициями противника, записывая в журнал наблюдений с отметкой часа и минуты виденное и замеченное. Приехал к нам на позицию генерал Линевич и, увидев трубу, спросил: «Чья?» Я отвечал и доложил о порядке наблюдений и представил журнал, генерал Линевич умилился и обратился к окружающим: «Вот, господа, пример, как надо служить, как надо вкладывать свою душу в дело, кто указывал капитану — никто… Но он сам, любя свое и общее дело, устраивает наблюдательный пост с собственной трубой, благодарю вас, капитан, за службу». При осмотре окопов ему очень понравились в окопах столики-планшетки со схемой впереди лежащей местности с показанием дистанций до местных предметов для установки прицела. Надо сказать, наши сибирские стрелковые полки отличались своей боевой службой, и все дошли практикой боевой жизни. Наблюдательный мой пост наблюдал и за тылом: раз, в ясный солнечный день, в тылу на горе было замечено сверкание зеркалом, как бы гелиографом, было мне доложено, я сию же минуту по плану определил местонахождение горы — оказалось, что у штаба нашего корпуса, донес по телефону, и посланные из штаба корпуса захватили с поличным трех китайцев, по-видимому, указывали место штаба. Между нашими позициями и японскими была полоса около 3–5 верст, жители деревень большую частью бежали, и вся живность осталась: и куры, и гуси, и свиньи — много наши солдатики поживились и хорошо поели. Отправляются солдатишки вперед окопов и на вопрос «куда?» отвечали всегда — «за шпионами», т. е. за свиньями… Заверещит свинья впереди окопов, а солдаты смеются — «шпиона поймали»… Вообще, стоянка была хорошая, и мы отдохнули.
