В феврале 1936 года Буллит в беседе с американским послом в Берлине У. Доддом заявил, что в ближайшее время Германия может быстро оккупировать Австрию и Чехословакию и «установить контроль над всей Европой». С таким экстравагантным суждением Додд (в прошлом, профессор истории Чикагского университета) не согласился, ибо это означало бы потерю позиций и влияния Великобритании в Европе. Буллит ответил недипломатично: «плевать» немцам на Англию.
Крупные и малые страны Европы побуждались «версальскими обидами». Когда весной 1936 года Гитлер оккупировал демилитаризованную Рейнскую область и одновременно выступил с «мирными инициативами», многие политики отнеслись с пониманием к запросам Германии в отношении ее «исконных» земель. Передовица лондонской «Таймс» вышла под заголовком «Шанс для перестройки».
За два года до мюнхенского кризиса, 24 ноября 1936 года, Билл направил Рузвельту письмо, в котором утверждал, что «в меню у Гитлера» планы захвата Чехословакии. Причем, по мнению посла, если фюрер направит свою армию в эту страну, Франция нарушит свои обязательства и не окажет поддержки Праге. Кто мог тогда поверить этим словам?
В субботу 12 марта 1938 года Зигмунд Фрейд записал в дневнике всего одну фразу по-латыни: «Finis Austriae». Гитлер совершил аншлюс Австрии. На следующий день на Берггассе, 19 в последний раз состоялось заседание венского психоаналитического общества. Фрейд советовал коллегам покинуть страну. «Окончательным победителем в битве за гегемонию в Германии оказался не Гогенцоллерн, а Габсбург, не пруссак Гинденбург, а австриец Гитлер», — писал Скотт Фицджеральд.
Парижские газеты развлекали публику ироническими описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время марша на Вену. В британской палате общин состоялись дебаты по поводу аншлюса Австрии. На стенограмме, где содержатся слова парламентария Локер-Лэмпсона «мы все еще содрогаемся от потрясения, вызванного насилием над Австрией», один из чиновников приписал: «Разве?»
За пять лет до этого книги Фрейда в числе прочих «упаднических» были сожжены на Оперной площади в Берлине «за растлевающую переоценку сексуальной жизни». Фрейд по этому поводу заметил: «Каков прогресс! В средние века сожгли бы меня самого, а сейчас довольствуются только книгами». Его куда больше расстроило тогда отступничество Карла Юнга. Живя в нацистской Германии, тот был вынужден умолять власти отделить немецкий психоанализ от еврейского и ограничиться разгромом последнего. Томас Манн писал в памфлете «Братец Гитлер»: «Я втайне подозреваю, что злобная ярость, с которой он пошел в поход на некую столицу, относилась, в сущности, к жившему там старому аналитику, его истинному и настоящему врагу — к философу, разоблачившему невроз, великому обладателю и распространителю отрезвляющей правды».
В нацистской Вене из 120 психоаналитиков осталось четверо, включая самого Фрейда. Он не хотел эмигрировать, как его коллеги, несмотря на уговоры семьи и друзей. «Нация, которая родила Гете, — говорил Фрейд Буллиту — не может так испортиться». Тем временем на Берггассе, 19 явились нацистские молодчики с повестками. Они рылись в кабинете доктора: выдвигали ящики, обшарили письменный стол, разворошили библиотеку. Другие в это время с усмешкой рылись в белье дочерей. Профессор выдержал испытание с олимпийским спокойствием. Но это была лишь легкая разминка перед дальнейшим унижением. Люди в форме и штатском явились вновь, начали описывать «еврейское имущество» и понемногу вывозить самое ценное — картины, мебель, коллекцию античных древностей. Профессор же продолжал твердить домашним: «Им не нужен больной старик. Я еврей, но в данном случае это не важно».
Писатель Эдмунд де Вааль рассказывал историю своей семьи: «По всей Вене взламывают двери, и дети прячутся за родителей, под кровати, в шкафы — куда угодно, лишь бы укрыться от шума и не слышать, как арестовывают, бьют и заталкивают в грузовики отцов и братьев, как оскорбляют матерей и сестер». Драматург Карл Цукмайер был непосредственным свидетелем «ариизации» Вены: «Жизнь в городе превратилась в кошмарное полотно Иеронимуса Босха, воздух непрестанно сотрясали истерические вопли, вырывавшиеся из глоток обезумевшей от дикой торжествующей злобы черни».
Рассказывали, что Гитлеру на то, чтобы добраться от родного Линца до Вены потребовалось целых шесть часов: мешали восторженные толпы с цветами и пением германского гимна. Люди тянулись к машине, чтобы ее потрогать, словно это была религиозная святыня. Кардинал Вены заранее распорядился, чтобы по всей Австрии зазвонили колокола. Капеллан маленькой английской церкви в Вене крестил евреев: многие надеялись спастись, переменив веру. У церкви выросла очередь, и капеллан, помогая отчаявшимся людям, сократил время христианского таинства до минимума.
Многие из тех, кто не мог бежать, — а также некоторые уехавшие, кто не смог приспособиться к «новому порядку», — сводили счеты с жизнью. В австрийской столице это приобрело масштабы эпидемии. Лечащий врач Макс Шур передал Фрейду слова старшей дочери Анны: «Не лучше ли нам всем убить себя?» «Зачем? — сказал в ответ Фрейд. — Потому что они бы этого хотели?»
Лишь когда Анну увезли на допрос в гестапо, профессор сдался. Билл Буллит развил активную деятельность по спасению Фрейда, подключив к ней самого Рузвельта и государственный департамент. Немецкого посла вызвали в Белый дом для беседы. Через Берлин, Вену, Париж, Рим — по всем дипломатическим каналам нацистам давали понять, что последствия ареста Фрейда будут весьма серьезными. Европейское светило опекал американский поверенный в Вене Джонс. Но Соединенные Штаты находились слишком далеко.
Бывший почетный гражданин Вены Зигмунд Фрейд не мог эмигрировать без аудита всего имущества и уплаты налога на выезд из страны. Без этого ни Буллит, ни сам Франклин Рузвельт не добились бы милости у нацистов. При этом квартира ученого, его вещи и счета уже были конфискованы. Фрейд писал родственникам: «Мы стоим в дверях, как человек, который хочет выйти из комнаты, но обнаруживает, что его пиджак прищемили». В дело вступила одна из учениц Фрейда, греческая и датская принцесса Мари Бонапарт (внучатая племянница Наполеона). Благодаря принцессе удалось организовать провоз части личных вещей семьи профессора в дипломатическом багаже греческого посольства. Мари Бонапарт также внесла за учителя необходимый выкуп.
Перед выездом доктор должен был подписать предусмотренный формой документ: «Я, профессор Зигмунд Фрейд, подтверждаю, что после присоединения Австрии к немецкому Рейху власти обходилось со мной со всем уважением и вниманием, положенным моей научной репутации». Ставя свою подпись, Фрейд спросил: «Нельзя ли к этому добавить, что я могу каждому сердечно рекомендовать гестапо?»
Вечером 4 июня 1938 года ученый с семьей в сопровождении членов дипломатической миссии США в Вене отправился на вокзал Вестбанхоф. Через двенадцать часов «Восточный экспресс» пересек границу с Францией. «Я хочу умереть свободным», — говорил в те дни Фрейд. Четыре его престарелые сестры решили остаться в Вене. Их след теряется в нацистских лагерях смерти.
Уильям Буллит и Мари Бонапарт встречали профессора на парижском вокзале Сен-Лазар на специально расстеленной красной ковровой дорожке. Фрейд прослезился. Усилия этих двух людей подарили венскому доктору один год жизни. Зигмунд Фрейд перебрался в Англию, где смог завершить работу над своей последней книгой «Моисей и монотеизм». Буллит навестил его в Лондоне, и соавторы в последний раз обсудили поправки к тексту биографии Вудро Вильсона. Фрейд и Буллит также условились, что откровенный психологический анализ личности Вильсона не должен увидеть свет при жизни вдовы президента.
