Популярный американский журнал «Тайм» назвал Адольфа Гитлера «Человеком 1938 года», который «…мирным путем и без кровопролития перекроил карту Европы…» Помимо этого журнал отметил, что 1133 улицы и площади приобрели имя «народного канцлера» Гитлера, а его «Майн Кампф» только в Германии разошлась тиражом в 900 тысяч экземпляров. В 1938 году европейские газеты не печатали фотографий избиваемых на улицах венских евреев — редактор лондонской «Таймс» Джеффри Доусон высказал общее мнение, что «…помочь уже ничем нельзя, а накалять публику против Германии совершенно незачем…»
В письмах президенту Буллит называл Гитлера «паяцем, воображающим себя юным Зигфридом», а Геринга, после личной с ним встречи, сравнил с «тыльной частью слона». Буллит считал, что Гитлер и Сталин в равной мере угрожают европейской цивилизации. Нацистский паяц открыто рвется к установлению «нового порядка» в Европе, а «вождь мирового коммунизма» — выжидает удобное время для коварного удара, умело играя на европейских противоречиях. Билл писал: «Русский диктатор весьма хитер. Он никогда не защищает безнадежных позиций. Он всегда готов отступить, когда видит, что зашел слишком далеко, чтобы почувствовать себя в безопасности, и он вновь пойдет по тому же пути, как только почувствует, что его час настал». Уже в апреле 1935 года, демонстрируя незаурядный дар предвидения, Буллит сказал Рузвельту: «По моему мнению, Советский Союз рано или поздно объединится с Гитлером».
Печальный вывод дипломата заключался в следующем: угроза, вставшая перед западноевропейской цивилизацией, вскоре затронет и Америку. Буллит настаивал на более активной роли США в европейской политике: «Я понимаю, что сегодня больше шансов войны, чем мира, и 1938 год станет решающим, но я думаю, что мы должны попытаться спасти мир». 17 августа посол отправил очередное письмо президенту: «Опасения Гитлера оказаться втянутым в войну с Соединенными Штатами — весьма существенный фактор… Тихий разговор в Белом доме с послом Германии может эффективнее отвести немецкие угрозы от Чехословакии, чем все публичные выступления. Представьте, если вы просто скажете, что надеетесь, что Германия не вынудит вас пойти по стопам президента Вильсона…»
Большинство ведущих политиков Запада исповедовали лишь одну мысль: мир и мир любой ценой. Особенно верил в возможность предотвратить новую войну силами традиционной дипломатии британский премьер Невилл Чемберлен, которого Буллит называл «англичанином времен Диккенса». Поначалу Чемберлен решил продемонстрировать силу. В лондонских парках стали копать траншеи, чтобы использовать их как укрытия во время воздушных налетов. Выкатили все противовоздушные орудия страны — сорок четыре единицы. Но 27 сентября 1938 года премьер произнес речь, обратившись к нации по Би-Би-Си. В частности, он сказал следующее: «…как ужасно, фантастично, невероятно то, что мы должны рыть траншеи и примерять газовые маски из-за ссоры, происходящей в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем…»
Чемберлен согласился с «естественностью» претензий Берлина на Судетскую область Чехословакии, о чем в ночь на 30 сентября 1938 года Гитлер, Муссолини, Чемберлен и французский премьер Даладье заключили договор в Мюнхене. После этого в зал, где было подписано это соглашение, впустили чешскую делегацию — лишь для того, чтобы выслушать окончательный вердикт. «С жадностью гиены», по словам Черчилля, приняли участие в территориальном разделе государства-соседа Венгрия и Польша. Буллит оказался прав: лживый Версаль привел к позору Мюнхена.
Для американского дипломата чешский кризис начинался в декабре 1918 года, когда президент Вильсон, направляясь на пароходе в Старый Свет, прочертил на европейской карте линию, отдав Судеты новому государству Чехословакии. Молодой атташе Буллит смел тогда возразить президенту, что вопрос трех миллионов судетских немцев может взорвать мир в Европе, но Вильсон на всех парах стремился к версальскому триумфу. В 1931 году Билл Буллит, один из немногих, предсказал приход Гитлера к власти. В августе 1938 года в письме Рузвельту посол употребил библейское слово «холокост», подразумевая грядущую катастрофу европейской цивилизации.
Словоохотливый герр Гитлер, хозяин старинного Мюнхена, заверил договаривающиеся стороны, что у Германии других претензий в Европе нет. Советский Союз предложил защиту в виде ввода в Чехословакию Красной армии. В Праге отказались, как писал Буллит, из опасения стать Чешской советской социалистической республикой. Мюнхенские «умиротворители» гарантировали новые границы Чехословакии. Человек со сложенным зонтиком, Чемберлен, вернувшись в Лондон, радостно заявил, размахивая текстом соглашения: «Вторично в нашей истории сюда, на Даунинг-стрит, привезен из Германии мир для нашего времени!»
Американский посол в Великобритании Дж. П. Кеннеди (патриарх знаменитого семейства) говорил, что англичане должны поставить памятник Чемберлену. Парижский муниципалитет распорядился назвать одну из улиц «Улицей 30 сентября» (день подписания договора). Гертруда Стайн была организатором сбора подписей видных интеллектуалов по выдвижению Адольфа Гитлера на Нобелевскую премию мира, а депутат шведского парламента Эрик Брандт официально внес кандидатуру фюрера-«миротворца» в Нобелевский комитет. Всего через пять месяцев, 15 марта 1939 года, Гитлер растоптал мюнхенские бумажки и во главе своих солдат вошел в Прагу.
У. Браунелл и Р. Биллингс, авторы единственной американской академической биографии Буллита («So Close to Greatness» — «Так близко к величию»), рассказывали о драматических событиях осени 1938 года: «Буллит прибыл в Вашингтон к концу дня 13 октября и сразу же отправился в Белый дом, где беседовал с Рузвельтом до рассвета. Он настаивал на срочности строительства военно-воздушных сил. Эффект от его аргументации был таков, что, согласно официальной истории армии Соединенных Штатов во Второй мировой войне, президент распорядился начать немедленную кампанию военной модернизации, о чем он объявил на пресс-конференции следующим утром».
Основные решения принимались вдали от вездесущих вашингтонских репортеров, в фамильной резиденции Рузвельта Хайд Парк в долине реки Гудзон. Помимо Буллита, в доверенный круг президента входили Гарри Гопкинс, старый товарищ Рузвельта со времен его губернаторства в Нью-Йорке, и министр финансов Генри Моргентау. Билл Буллит, обладавший чутьем на талантливых людей, предложил кандидатуру Жана Монне для координации действий с французским правительством. Буллит говорил, что «доверяет ему как брату». В прошлом торговец коньяком Монне был заместителем Генерального секретаря Лиги наций, но обрел авторитет как международный финансист и экономист (после Второй мировой войны не кто иной, как Монне станет архитектором европейского Общего рынка).
Жан Монне начал секретные вояжи в Соединенные Штаты, имея за спиной мощную поддержку Буллита. На заводах корпорации «Дуглас» создавался средний двухмоторный бомбардировщик А-20 — первая в американской истории универсальная машина, пригодная для выполнения различных боевых задач. Но в военном министерстве не желали сотрудничать с французами, ссылаясь на секретность разработок и закон о нейтралитете. На совещаниях в Белом доме Буллит настаивал на производстве этой экспериментальной машины для Франции, и Рузвельт даже направил письмо военным с предложением «подчиниться или выйти в отставку». Но в дело вмешался случай. Французский пилот, испытывавший в Калифорнии новую модель, потерпел аварию и был тяжело ранен. В госпитале летчик бредил по-французски. Неподалеку оказался журналист местной газеты.
