7 сентября состоялась беседа Сталина с Георгием Димитровым. Сталин сказал, что война носит империалистический характер с обеих сторон. Поэтому «деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл». Руководитель Коминтерна записал в дневнике высказывание вождя: «Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии)». Сталин дал новую установку для зарубежных компартий: свернуть антифашистскую пропаганду и «выступать решительно против своих правительств». Разразившаяся в сердце Европы война получила в Москве официальное название «вторая империалистическая». Миллионам советских людей внушали мысль о грядущей мировой коммунистической революции, когда победоносная Красная Армия «ликвидирует капиталистическое окружение» и «умножит число советских республик».
Сотрудник Спасо-Хауса Чарльз Болен через свои связи в немецком посольстве в Москве сумел добыть для Рузвельта содержание секретных протоколов на следующий же день после подписания пакта Молотова-Риббентропа. Американский президент, таким образом, был в курсе готовящего раздела Польши. Буллит же, как и большинство его современников, имел смутное представление о содержании секретных приложений к советско-нацистскому договору. В его распоряжении были, главным образом, неофициальные контакты с политиками и журналистами и дипломатические рауты с коктейлями. Но происходящее в те дни все более убеждало американца в правильности его выводов о замыслах коммунистического вождя.
Вячеслав Молотов несколько поторопился, поздравив 9 сентября «правительство Германской империи» со взятием Варшавы. Сталин ждал падения польской столицы и краха ее правительства, чтобы начать свое «освобождение братских народов Западной Белоруссии и Западной Украины» (годом раньше Гитлер назвал «освобождением» ввод немецких войск в Чехословакию). Пока же «нейтральная» советская сторона отказала полякам в транзите военных грузов и предоставила радиостанцию в Минске для наведения немецких самолетов на польские города.
17 сентября 1939 года, когда лишенная снабжения и воды Варшава еще держала оборону, Советский Союз в одностороннем порядке разорвал договор о ненападении с Польшей. Рабоче-Крестьянская Красная Армия численностью около миллиона солдат открыла «восточный фронт» Второй мировой войны. Советское правительство в официальной ноте заявило, что виновником войны является сама Польша. Начался «великий сталинский поход» в Европу, а по русским городам и весям пошли первые похоронки.
Зажатая танковыми клещами Гудериана и Тимошенко Польша отчаянно сопротивлялась, о чем писали все газеты мира, кроме московских. Гарнизон Брестской крепости под командованием генерала Плисовского оказал мужественное сопротивление атакам германских и советских войск (Плисовского расстреляют в подвале харьковского НКВД). Здесь же в Бресте под звуки Бранденбургского марша прошел совместный парад победы союзников и обмен флагами. Нарком Молотов заявил: «…оказалось, что достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора…»
16 сентября 1939 года Буллит вновь написал президенту: «В виду сложившийся ситуации нам необходимо рассмотреть все аспекты военных и морских проблем, с которыми Соединенные Штаты столкнутся в случае поражения Франции и Англии в следующие восемь месяцев». Это и было одно из пророчеств Буллита: менее чем через восемь месяцев Гитлер нанесет удар по Франции.
Из множества трагических сообщений, поступавших в те дни в посольство США в Париже, одно доставило Буллиту особую боль. 21 сентября Зигмунд Фрейд, устав бороться со страданиями, вызванными метастазирующей опухолью челюсти, попросил своего личного врача сделать ему смертельную инъекцию морфия. Через сутки, в Йом Кипур, еврейский День искупления, Фрейд скончался в окружении домочадцев в своем лондонском доме в возрасте восьмидесяти трех лет. «Он был человеком, обладавшим бесстрашной интеллектуальной честностью», — напишет Буллит в предисловии к их совместному труду.
О принципах посла свидетельствует следующий факт. Вернувшись в очередной отпуск в 1939 году в Филадельфию и уже зная о приближающейся войне, Билл встретился с младшим братом Орвиллом и попросил его продать принадлежавшие ему акции двух авиазаводов: «Я считаю, что находясь на государственной службе, не имею право иметь интересы в компаниях, производящих вооружение или работающих на войну».
28 сентября 1939 года в Москве был подписан Договор о дружбе и границе между Германией и СССР (с новыми секретными протоколами). «Для дружбы нет границ» — популярный каламбур приобретал зловещий смысл: СССР досталось более половины территории Польши. В телеграмме Гитлеру Сталин сказал о советско-германской «дружбе, скрепленной кровью». Немецкую делегацию по традиции развлекали «Лебединым озером» — волшебной сказкой о борьбе сил добра и зла.
Рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп оставил мемуарные записи о банкете с кремлевской верхушкой, столь напоминавшим «обхаживания» Буллита за шесть лет до войны. «Члены Политбюро, которые нас ожидали и о которых у нас говорилось так много фантастического, меня приятно обескуражили; во всяком случае я и мои сотрудники провели с ними вечер в весьма гармоничной обстановке», — вспоминал посланец Гитлера. Вновь была бесконечная вереница тостов от Ворошилова и Молотова, а сам хозяин Кремля, которому подливали не русскую водку, а вино, демонстрировал знаки особого расположения. Риббентроп писал: «Данцигский гауляйтер, сопровождавший меня в этой поездке, во время обратного полета даже сказал: порой он чувствовал себя просто „среди своих старых товарищей по партии“».
Радио и газеты Москвы и Берлина разъясняли общность устремлений двух «дружественных держав»: противостояние капиталистическим плутократиям Запада. В день подписания договора о дружбе Риббентроп увидел, «как прибалтийские министры с побледневшими лицами покидали Кремль»: Сталин навязал Эстонии, Латвии и Литве договоры о вводе «ограниченного контингента» советских войск. Молотов выступил с трибуны Верховного Совета: «Германия находится в положении государства, стремящемуся к скорейшему окончанию войны и к миру… Не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма“, прикрываясь фальшивым флагом борьбы за „демократию“» (немецкие самолеты позднее разбрасывали над Парижем листовки с речью Молотова). 30 ноября 1939 года Сталин лично подвел итог произошедшего в передовице «Правды»: «Англия и Франция напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну».
В ситуации европейского коллапса Уильям Буллит сделал собственное заключение: над Францией уже нависла смертельная опасность, о чем он продолжал упорно сообщать в Вашингтон. В госдепартаменте США никто не собирался всерьез прислушиваться к «паническим настроениям» посла. Соединенные Штаты уповали на свой нейтралитет, а вашингтонские аналитики считали падение Франции маловероятным. Мощнейшая в военном отношении европейская держава, Франция была надежно защищена от германской агрессии знаменитой линией Мажино, великолепной системой фортификаций, протянувшейся от швейцарской границы до Люксембурга и считавшейся образцом военно-инженерной мысли. Кроме того, на северном фланге Франции развернулся двухсоттысячный английский экспедиционный корпус.
