В Советском Союзе история заокеанской помощи оказалась под запретом, хотя лучше всего по поводу ленд-лиза высказался сам Сталин в Тегеране: «Я хочу сказать вам, что, с русской точки зрения, президент и народ Соединенных Штатов сделали для победы в войне. Самое главное в этой войне — машины. Соединенные Штаты показали, что они способны создавать от восьми до десяти тысяч самолетов в месяц. Россия может производить, самое большее, три тысячи самолетов в месяц… Не имея этих машин через систему ленд-лиза, мы проиграли бы войну».
По словам историка Денниса Данна, американский президент «думал, что Советский Союз выстраивает свою политику из соображений собственной безопасности, но под грубой, колючей оболочкой бьется сердце, которое сочувствует стремлению человечества к свободе. Рузвельт не был специалистом по Советскому Союзу, но после удушающей мировой депрессии, он стал сторонником полусоциологической теории конвергенции, согласно которой эволюция в сторону социал-демократии в советской России необратима».
В 1948 году в статье в журнале «Лайф» Уильям Буллит рассказал об одной из последних встреч с президентом. В течение трех часов февральского дня 1943 года шла нелицеприятная дискуссия в Овальном кабинете. Билл один за другим приводил неопровержимые факты сталинской ксенофобии, мстительности и коварства, а также предупреждал, что произойдет в Восточной и Центральной Европе, если США будут продолжать политику умиротворения. Президент выслушивал зловещую риторику Буллита с нарастающим скептицизмом. Наконец, Рузвельт сказал: «Билл, я не оспариваю факты, предоставленные тобой, они точны. Я не оспариваю логику твоих рассуждений. Просто интуиция подсказывает мне, что Сталин — не такой человек. Гарри (Гопкинс — Л. С.) говорит, что он не такой и ему ничего не надо, кроме безопасности своей страны, и я думаю, что, если я дам ему все, что в моих силах, и ничего не попрошу взамен, noblesse oblige („долг чести“ — Л. С.), он не станет пытаться что-либо аннексировать и будет сотрудничать со мной во имя мира и демократии во всем мире».
Буллит резко возразил: «Предполагая noblesse oblige, вы говорите не о герцоге Норфолкском, а о кавказском бандите, который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит ты осел. Сталин верит в коммунистические принципы, в мировую победу коммунизма». Рузвельт был глубоко уязвлен такой оценкой русского лидера, к которому испытывал искреннюю симпатию. Президент завершил дискуссию: «Билл… ответственность за это несу я, а не ты; и я буду действовать по своим понятиям».
Письма Кассандры
Эмигрировавший в Соединенные Штаты Томас Манн написал о Рузвельте после личной с ним встречи: «Трудно охарактеризовать эту смесь хитрости, солнечности, избалованности, кокетства и честной веры, но есть на нем какая-то печать благодати…» Занимаясь экономическими и социальными проблемами Америки, Франклин Рузвельт всецело полагался на своих талантливых и гибких экспертов — экономистов, историков, социологов, — и никогда не скрывал этого. Результатом была череда блестящих реформ, получивших название «Новый курс». Для решения военных вопросов президент располагал великолепной когортой генералов: Эйзенхауэр, Маршалл, Паттон, Макартур, Нимиц. Результатом стали успешные военные кампании в Европе и на Тихом океане. Эпохальные победы — сначала экономическая над Великой депрессией и затем военные над Италией, Германией и Японией, — обеспечили Рузвельту место в пантеоне великих американских президентов.
В вопросах же мировой политики ситуация складывалась парадоксальная и во многом гротесковая. Свою внешнеполитическую стратегию Рузвельт разрабатывал в самом узком кругу. Но ни один из ближних советников не вторгался в обсуждение глобальных стратегических замыслов. Президент выдвигал то одного, то другого политика в команде, создавая между ними конкуренцию и играя на ней. При этом Рузвельт часто сознательно стремился к тому, чтобы одна сторона не знала, чем занимается другая с параллельными целями. Биограф президента А. Шлезингер отмечал: «Его излюбленной техникой было определять пределы ответственности неполно, оставлять полномочия неясными, сферы ответственности подчиненных — пересекающимися». Рузвельт чувствовал себя в такой системе как рыба в воде. Прочих же подобная практика сбивала с толку.
Как-то вице-президент Дж. Гарнер попытался побудить Рузвельта поступить иначе, чем хотел президент. Тот резко ответил: «Занимайтесь вашими делами, а я займусь своими». Все споры на высших совещаниях в Вашингтоне прекращались в тот момент, когда Рузвельт вместо привычного «я думаю» менял тон и произносил: «Президент считает».
Тем более странной на этом фоне выглядели попытки Рузвельта свести сердечную дружбу с советским вождем. Рузвельт знал, что это кровавый диктатор — но в то же время и народный кумир. Многое в загадочном союзнике интриговало президента, даже вызывало зависть: «чрезвычайные, всеобъемлющие полномочия», манера вести дела, поразительная память, пышное гостеприимство, простое и сердечное обхождение… Восточный деспот умел очаровывать партнеров.
Все годы войны американский президент пытался приручить «русского медведя». Весной 1942 года Рузвельт писал Черчиллю: «Знаю, что Вы не будете возражать против моей грубой откровенности. Я полагаю, что лично могу столковаться со Сталиным лучше, чем ваш Форин офис или мой государственный департамент. Сталин ненавидит премудрость высших чиновников. Он исходит из того, что я ему нравлюсь больше, и надеюсь, что он будет продолжать так думать». Как однажды саркастически заметил Билл Буллит, президент принадлежал к «дипломатической школе обаяния».
Советский Союз был на вершине своей популярности в Америке, особенно среди антифашистски настроенной интеллигенции. «Нью-Йорк Таймс» поместила комплиментарную рецензию на английское издание сборника военных речей советского вождя: «Слова Сталина читаются как вырезанные серпом и выкованные молотом». До войны коммунисты вызывали ужас и отвращение массовыми репрессиями. В ходе войны Иосиф Сталин превратился в «Дядю Джо», как его называли на Западе, что было вполне одобрительным прозвищем. В начале 1943 года на съезде индейских племен Америки старейшины единодушно избрали товарища Сталина великим вождем всех индейских племен. Ему переслали головной убор из драгоценных перьев орла, который потом выставлялся в музее подарков Сталина.
В Белом доме главным экспертом-кремленологом по-прежнему считался бывший посол в СССР Джозеф Дэвис. В 1941 году он опубликовал книгу «Миссия в Москву», в которой советский лидер предстал свободолюбивым демократом. «Сталин мягок, мудр и величественен, — утверждал в книге Дэвис. — Он из тех людей, на коленях которых любят сидеть дети и к которым ластятся кошки и собаки». Рузвельт начертал на одном из экземпляров: «Эта книга проживет долго». Голливуд в 1942 году даже создал по книге Дэвиса одноименную картину, которую снимал обладатель «Оскара» за фильм «Касабланка» Майкл Кертис. В киноленте показана счастливая жизнь советских людей, продовольственное изобилие и нескончаемая беспричинная радость, когда от полноты чувств русские готовы пуститься в пляс. Джозеф Дэвис оказался единственным из послов Соединенных Штатов, кого советское правительство отметило орденом Ленина. Высокую награду вручал «герой» московских процессов А. Вышинский.
