Я обрадовался. Киноаппарат стоил больших денег, да и в свободной продаже его не было. Так что Чаплин реализовывал мечту Уэллса, о которой он так часто говорил мне.
Мой взгляд скользнул мимо окна, и я увидел на подъездной дорожке деревенского почтальона – Джона Уотсона. Он стоял перед деревянным столбиком, который ранее завершался почтовым ящиком. Но теперь его не было, и Уотсон не знал, что с этим делать. Он с умным видом осматривал место, где раньше был почтовый ящик, потом протянул руку и попытался потрогать палку-основание. Наткнулся на что-то, что на ощупь напоминало почтовый ящик, только невидимый, тут же отдернул руку, будто получил сильный ожог. Отчего-то затряс ею в воздухе и испуганно уставился на палку-основание, над которой ничего не было.
Я обратил внимание Чаплина на страдания почтальона, и он с жадным интересом стал наблюдать за ним. Казалось, он впитывал все, что видит, запоминал каждое движение, каждый жест и мимику лица, повторяя при этом беззвучно все, что запомнил. Так я увидел, как великий актер собирал свои роли, готовился к ним. Наблюдая мир, он запоминал его, чтобы потом, переработав, выплеснуть на киноэкран в новой картине.
Почтальон еще долго кружил вокруг ящика, пытаясь сообразить, почему он его не видит и есть ли вообще этот ящик. Наконец ему надоели эти танцы вокруг шеста, он снял фуражку, утер пот со лба и, почесав голову, вернул фуражку на место. Он вытащил из сумки конверт и попытался положить сверху палки-основания. Конверт, оказавшись на крышке невидимого почтового ящика, повис в воздухе, чем изрядно напугал суеверного почтальона. Он осенил себя крестом, бросился со всех ног к велосипеду и вскоре уже крутил педали, только направлялся не дальше по маршруту, а в сторону храма, где служил глава местной общины преподобный Дэймонд О’Рэйли.
– Что-то мне подсказывает, что у нас скоро могут появиться нежелательные гости, – сказал я.
Но Уэллса это, казалось, совершенно не волновало, хотя с преподобным у него были традиционно натянутые отношения. О’Рэйли не нравилась деятельность Уэллса, в особенности он не любил, когда он занимался экспериментами в «Стрекозе».
– О чем же ваше кино? – спросил Уэллс.
– Если вкратце, то о простом человеке. Бродяге. Он пытается найти свое счастье, выстроить жизнь, но его никто не замечает. Он бедный несчастный человек, слишком маленький и незначимый. Он пытается устроиться на работу, сначала на одно место, потом на другое, но везде он не нужен, и тогда он поступает на работу на конвейер Форда. Но он там всего лишь винтик, незначимый и незаметный. Он начинает таять. Сначала становится невидимой кисть одной руки, потом другой. Рабочие ему сочувствуют, рекомендуют обратиться к врачу, но у него нет денег на врача, а заводская страховка не покрывает такой случай. К тому же он боится, что, если начальство узнает о том, что у него кисти невидимые, уволит его без выходного пособия как не имеющего возможности выполнять свои рабочие функции из-за физического дефекта. И он начинает прятать руки, надевает перчатки, во время работы они сильно мешают, и он боится уже потерять руки по-настоящему. В личной жизни тоже не складывается. Девушка, увидев, что у него нет кистей рук, уходит от него. В общем, полная безнадежность. И вот когда он уже смиряется с этим дефектом, у него пропадают руки полностью. Только одежда спасает его от того, чтобы не вылететь с работы. Постепенно он весь растаивает. Полностью невидимый, он кутается в большое количество одежды, чтобы создавать иллюзию видимости. Потому что потерять работу – смерти подобно. Но вот он достигает последней ступеньки отчаянья, он уже не хочет жить. Во время работы он скидывает с себя всю одежду, становится полностью невидимым и продолжает работать. И, о чудо, руководство даже не замечает того, что у них за станком работает невидимка. Он продолжает исправно получать чек с зарплатой, утром с приходом на работу отмечает рабочий талон, вечером отмечает уход. И всех все устраивает. Работа делается, а кто ее делает, всем все равно. Таким образом, Бродяга становится не только невидимым духовно, поскольку его как личность и так никто не замечает, но и невидимым физически. И будет яркий финал, правда какой, я пока не решил.
Мы не стали дожидаться разгневанной толпы деревенских жителей с факелами, вилами и с требованиями сжечь «Стрекозу» вместе с ее богохульными обитателями. Чаплин порывался залить особняк нейтрализатором, чтобы восстановить прежний облик, но Уэллс пообещал, что справится с этим самостоятельно в следующий свой приезд. Разве что почтовый ящик лучше всего сделать видимым.
Представляю я глаза почтальона, когда он увидит ящик на месте. Интересно, поверит ли в его россказни преподобный. Но оставаться и проверять совсем не хотелось. С этих религиозных фанатиков станется сначала поджечь костер, а потом уже разбираться, кто прав, кто виноват.
Мы покинули «Стрекозу» в приподнятом настроении. Чаплин пригласил нас на прием, который должен был состояться на будущий день в одном из высоких собраний. Прием был закрытым мероприятием, строго по приглашениям. Чаплин не очень хотел афишировать свой приезд в Лондон, поскольку он носил краткосрочный характер.
Чаплин одобрил изобретение Уэллса, поторопил с поставкой давно ожидаемой партии продукции и обещал упомянуть в титрах фильма. Гэрберт сдержанно благодарил и просил этого не делать. Я недоумевал от его скромности. Ведь такая рекомендация от самого Чаплина могла позволить Уэллсу заработать.
При въезде в город, первое, что бросилось мне в глаза, – мальчишки-разносчики газет, торгующие экстренным выпуском с броским заголовком:
«Новая жертва Потрошителя»
Глава 6. Знакомство с человеком-невидимкой
Утром лондонские газеты вышли с броскими заголовками. В Стренде снова было найдено мертвое тело девушки, обезображенное когтями дикого животного, но на этот раз со следами изнасилования.
Пятая жертва за последний месяц.
Лондон тревожился.
Лондон плохо спал по ночам.
Лондон требовал мести.
– Как вы думаете, дорогой друг, кто же по-настоящему убивает несчастных женщин? – спросил Уэллс, отложив в сторону «Дейли телеграф».
Двумя днями ранее мы отгрузили в курьерскую службу заказ на имя Чарли Чаплина, который отправился срочной доставкой в США, и теперь могли позволить себе расслабиться.
– Одни пишут, что дикое животное. Другие, что человек с яростью дикого животного. Я же не могу принять чью-либо точку зрения по причине скудности сведений, – уклончиво ответил я.
– Помнится, лет десять назад я размышлял о том, чтобы сделать человеческий организм метаморфозным, чтобы он мог принимать любые формы под воздействием разума. Конечно же, только разума для этого было недостаточно, требовался целый подбор лекарственных препаратов, способных запустить механизм трансформаций. Я долго подбирал правильный состав. Я называл его коктейлем «Метаморфозы», но так и не смог составить. Возможно, кому-то это удалось, – задумчиво посмотрел на газету Гэрберт и сделал глоток кофе.
