Сердце паровым молотом стучало в груди. В глаза едко вгрызался пот, волосы налипли на лбу, словно пакля, но я держался. Хотя, когда Флумен подписывал меня на операцию «Уэллс», он не говорил, что мне придется охотиться на оборотня в компании человека-невидимки. Я бы тысячу раз подумал, прежде чем вписываться в эту авантюру.
Вот и последний этаж. Стросс на ходу стал снимать с себя пальто, на ступеньки полетели очки и шарф, он завозился с брюками и перед дверью на чердак они полетели вслед за остальной одеждой. Чарльз таял прямо на глазах, растворялся в окружающем урбанистическом пейзаже.
– Отвлеки тварь! – приказал он.
И револьвер, единственное, что еще оставалось видимым из его гардероба, перелетел мне в руки.
В следующее мгновение чердачная дверь сама по себе открылась. Я бросился в дверной проем. На чердаке не было ничего примечательного, кроме крыс, что разбегались из-под ног. Я миновал чердак и выбрался на крышу. Здесь я сразу увидел оборотня. Он стоял на краю и тяжело дышал. Могучая грудина медведя вздымалась и опадала. Глаза блестели от ярости, он решал, куда ему бежать дальше, и понимал, что оказался загнанным в ловушку. И тут увидел меня.
Еще мгновение назад он мечтал только о побеге, а теперь у него появилась четкая осязаемая цель. Медведь весь подобрался, шерсть на его шкуре вздыбилась, словно наэлектризованная, он опустился на все четыре лапы, присел, готовясь к прыжку. Я нацелил на него оба револьвера – свой и Чарльза Стросса, – руки у меня, признаться честно, дрожали, нервы были оголены, сердце выпрыгивало из груди, еще чуть-чуть – и могло случиться короткое замыкание. Я понимал, что пули не остановят эту махину. И если она доберется до меня, то разорвет в клочья. Никто не прикроет мне спину. Никто не спасет в последнюю минуту. Некому спасать. Даже человек-невидимка куда-то запропастился, хотя давно должен был вступить в игру.
Медведь бросился на меня. Я выстрелил из обоих стволов. Кажется, попал, но пули не оказали должного эффекта на оборотня. Какая глупость – ходить на охоту на перевертыша без соответствующего оружия. Я видел несущуюся махину хищника, понимал, что, быть может, это мои последние секунды на земле, успел даже пожалеть о том, что так бездарно потратил жизнь, а мог бы принести пользу миру, как что-то ударило медведя в бок.
Словно локомотив протаранил оборотня. Он отлетел к краю крыши, кувыркаясь в воздухе, приземлился на лапы, и тут же ударил наотмашь воздух, словно разгонял стаю невидимых шершней. Он яростно дышал, крутил мордой из стороны в сторону, но не видел противника. Это выводило его из себя. Я почувствовал неземное бешенство, овладевающее оборотнем. Он встал на задние лапы и зарычал. В то же мгновение что-то невидимое ударило его в грудь, и он опрокинулся на спину. В падении попытался ударить врага, но не видел его, и лапа вновь разорвала пустоту.
Я боялся стрелять. С одной стороны, пули не причиняли особого вреда оборотню. Но ведь если пуль много, то критическая масса будет преодолена, и медведь окажется поверженным. В этом рассуждении был определенный резон. С другой стороны, я боялся случайно попасть в Чарльза. Человек-невидимка мог быть повсюду. Я не сомневался, что это он наносит удары по оборотню. Если я своими неуклюжими действиями выведу невидимку из игры, то останусь один на один с разъяренным хищником, который не станет даже размышлять – съесть меня на ужин или приберечь на завтрак. Разорвет прямо на месте, а потом слижет всю кровь с крыши.
На этот раз медведь быстро поднялся на лапы и замер, осматриваясь по сторонам в поисках невидимого врага. Неожиданно в воздух сам по себе взмыл деревянный ящик, который раньше был заполнен песком на случай пожара, и обрушился на спину медведя. Оборотень крутанулся на месте, заревел и ударил пустоту правой лапой, а потом нанес удар левой. В воздухе прямо перед мордой хищника появились три красные кровоточащие полосы, Медведь победно взревел и бросился на помеченное пространство, в котором скрывался его враг. Он видел кровь, которой истекал воздух, и бил прямо в него. Удар за ударом. Каждый новый удар проявлял новые кровавые полосы, так что вскоре пространство перед медведем оказалось заштриховано красным. Но к чести Чарльза Стросса, он не издал не единого звука, словно язык себе отгрыз. Он попытался уйти в сторону, избежать когтей оборотня, но медведь не дал ему это сделать. Он резко бросился вперед, схватил в медвежьи объятья невидимку и стал стискивать, ломая кости.
Я видел, что Чарльз терпит поражение, но не успел ему помочь.
Я не заметил, как это произошло. Вот они стояли, раскачиваясь из стороны в сторону, – медведь и кровавое пятно, и вдруг медведь точно получил резкий толчок, опрокинулся на спину, увлекая невидимку за собой. В смертельном танце никто из них не заметил, как они оказались у края крыши. Падая на спину, медведь перевалился через край и, увлекая невидимку за собой, полетел вниз.
Я бросился к краю крыши, несмотря на то что отчаянно боялся высоты, перегнулся и посмотрел вниз. На тротуаре лежала неподвижная туша медведя, вокруг его головы расплывалось кровавое пятно. Внезапно тело вдруг поплыло, словно нагретая на огне восковая фигура, и из-под медвежьей шкуры показалось поломанное мертвое человеческое тело.
Человека-невидимки нигде не было видно.
Глава 8. Двуглавый
Когда я в первый раз увидел Айэртона Никольби, удивился только его росту. Огромный человек, семь с лишним футов в высоту, и широкий в плечах настолько, что ему пришлось боком протискиваться во входную дверь, иначе встречу с Уэллсом пришлось бы проводить на пороге дома, на потеху всем соседям и любопытствующим прохожим, которые в последнее время кружили словно стервятники по Бромли-стрит.
Поскольку о человеке-невидимке, прервавшем кровавую жатву Потрошителя, не писал только ленивый, обыватели мгновенно заинтересовались создателем такого чуда и первые несколько дней обивали порог нашего дома, пытаясь лично познакомиться с Гэрбертом Уэллсом. Его это изрядно злило. Он порывался спустить на любопытствующих бойцовых собак, которые порвали бы их в клочья. И его нисколько не останавливал тот факт, что для начала ему пришлось бы завести этих собак. Но этому шагу препятствовало два обстоятельства. Первое – у Уэллса была дикая аллергия на собачью шерсть. Второе – кошки Уэллса вряд ли одобрили бы новых жильцов. Может быть, поэтому Пират стал чаще приходить и маячил на крыльце, отпугивая своим воинственным видом непрошеных гостей, которые теперь стали более осмотрительны и держались на расстоянии от дома, изображая праздных гуляк.
Айэртона Никольби мы сперва тоже приняли за одного из досаждающих гостей. И Уэллс отправил меня спустить его с крыльца, если он такой умственно ограниченный, что не понимает, что его присутствие возле нашего дома нежелательно. Штраус, который обычно ничему не удивлялся, хранил невозмутимый вид и не давал оценку ничему происходящему в доме, сказал, что хорошо было бы, чтобы господин Уэллс создал для себя отпугивающую сигнализацию. Хотя бы и привидений на службу призвал, которые бы нагоняли жути на всех окружающих, что заставило бы их тысячу раз подумать, прежде чем надоедать такому важному господину. Неожиданное негодование Штрауса сильно удивило меня и буквально шокировало Уэллса, который привык к безмолвию и невозмутимости своего дворецкого. Но есть на свете такие живчики, которые смогут допечь даже фонарный столб.
