Я наскоро позавтракал холодной овсянкой, оставшейся с вечера, застелил постель и оделся в уличное. После чего сел за стол и на вечерней газете разложил револьвер, который я также протащил с собой из будущего. Я разобрал оружие, тщательно проверил его и смазал все нуждающиеся в этом детали, после чего собрал снова. Я должен быть уверен в том, что оружие не подведет меня в самый ответственный момент. Потому что один раз я решусь это сделать, но если произойдет какая-либо осечка, то на второй раз я точно не отчаюсь. Сильно болела голова. Я хотел было выпить лекарство и запить его виски, но решил, что голова моя может раскалываться, но не имеет права быть замутненной алкоголем. Я должен знать, что совершаю этот поступок в трезвом уме и ясной памяти. Я должен прочувствовать этот день и этот выстрел.
Я надел шляпу и пальто, положил во внутренний карман револьвер и вышел из дома по Бейкер-стрит, где снимал комнату на этот раз один, без моего верного друга и помощника Германа Вертокрыла. Я вспомнил о нем, и накатила волна щемящей грусти. Мне вдруг стало остро его не хватать. Оставалось только радоваться тому обстоятельству, что в этом времени он все еще жив и будет еще долго крутить руль автомобиля, за который он еще даже, наверное, ни разу не сел.
Я зашагал по улице в сторону Бромли-стрит. Мне почему-то было важно проделать весь путь до дома Уэллса пешком.
– Быть может, тебе придется сделать это еще раз, – сказал Уэллс. – Ты должен внимательно следить за развитием науки и техники, и если увидишь след моих изобретений, значит, я ошибся в выборе даты. В таком случае ты должен снова запустить машину времени и вернуться в более ранний отрезок времени и совершить выстрел. Я не знаю, с какого раза у тебя получится исправить ткань реальности. Но ты должен довести дело до конца.
Я был не согласен с Уэллсом. Я считал, что мы должны были сопротивляться. Он не должен был сдаваться и спасаться бегством. По крайней мере, можно было отсидеться в Межвременье, не занимаясь такой радикальной перестройкой мироздания. Но Гэрберт не знал, как ему остановить профессора Моро, который словно раковая опухоль расползался в Лондоне, захватывая все стратегически важные объекты и структуры. Даже Ржавые ключи не могли остановить его. В результате сошлись в грандиозной уличной битве, которую, по всем видимым признакам, проигрывали. Но я верил, что мы могли бы найти другой способ устранить профессора. В конце концов, я мог бы убить его вместо Уэллса. Чем не выход? Но Гэрберт был категорически против. Он утверждал, что без идей, которые Уэллс принес в клуб «Ленивцев», где они развились и пустили корни в умных головах почетных членов клуба, профессор бы никогда не смог сделать ни одного открытия, ни построить Резервацию, ни запустить проект «Остров». В основе всего этого лежали разработки Уэллса, от дальнейшего развития которых Гэрберт отказался по разным соображениям, начиная от этических, заканчивая финансовыми. Но профессор Моро не побрезговал подобрать объедки с чужого стола, лелея тайную мечту добиться всемирного признания и власти. Не будет профессора Моро, найдется кто-то другой. Мир пока не готов к открытиям Уэллса.
Заблудившись в воспоминаниях, я не заметил, как дошел до Бромли-стрит. Кажется, я сел на конный омнибус, и часть пути провел на втором этаже, созерцая улочки Лондона, но при этом не видя их. Я медленно шел по улице и с каждым шагом, который приближал меня к знакомому до боли дому, сердце начинало стучать все сильнее и сильнее. Я переложил револьвер в карман пальто и теперь сжимал рукоять настолько сильно, что, боялся, выстрелю сам в себя. Руки вспотели, да и лицо уже покрывали бисеринки пота, выглядевшие неестественно в столь промозглую погоду.
Я перешел на другую сторону улицы и остановился напротив дома Уэллса. Сколько волшебных воспоминаний связано было у меня с этим домом! Здесь я наконец-то смог стать самим собой, забыть о своем темном прошлом, обрести цель в жизни. Здесь я познакомился с самым чудесным человеком на Земле, которого мне предстояло убить.
В доме горел свет. Кто-то расхаживал по комнатам. Я очень надеялся, что в доме никого не будет, кроме Уэллса. Почему я не спросил его, когда Штраус поступил к нему на службу? Что, если он сейчас дома и откроет мне дверь? Как поступлю в таком случае? Попрошу его позвать хозяина, после чего на глазах у верного дворецкого пущу Уэллсу пулю в голову? Штраус сейчас молод и полон сил. Он и в будущем мог с легкостью спустить непрошеного наглеца с лестницы. Что же говорить о дне сегодняшнем, когда он на двадцать с лишним лет моложе. Но я подумал, что Уэллс не стал бы отправлять меня на дело, зная, что я могу столкнуться с нежелательным свидетелем. Значит, он знал, что Штрауса не будет в доме.
Я переминался в нерешительности с ноги на ногу на тротуаре и понимал, что выгляжу глупо со стороны. Праздный зевака или, чего хуже, человек, замысливший преступление. Я не могу торчать здесь вечно. Рано или поздно я привлеку нежелательное внимание местных жителей, и они вызовут полицию, которая заберет меня в участок для дальнейшего разбирательства. Тем самым я провалю свою миссию, а я не имел на это права.
Я решительно шагнул с тротуара и, оглядываясь по сторонам, не приближаются ли экипажи, снова перешел улицу, как Юлий Цезарь перешел Рубикон. Теперь назад пути не было. Я поднялся по знакомым ступенькам, выглядевшим слишком юно, не такими, какими я их запомнил, – со щербинами, сколами и пробивающейся сквозь трещины травой, которую добросовестный Штраус выдирал по понедельникам. А вот дверной звонок остался прежним. Я дернул за деревянную ручку, подвешенную на толстом витом кожаном шнуре, и в доме раздался громкий звон колокольчика. Я повторил эту процедуру три раза и спрятал руку в карман, сделав один шаг назад. Не знаю, зачем я его сделал.
Я стоял, сгорбившись, обе руки в карманах, шляпа глубоко надвинута на глаза. Коммивояжер-неудачник, который совсем уже отчаялся продать подписку на Британскую энциклопедию, или набор чугунных сковородок, или твидовую ткань прямо с фабрики для пошивки нового костюма. Я не вызывал подозрения, потому что был обычным, ничем не примечательным человеком, а главное, неопасным.
Время тянулось чудовищно медленно. Мне казалось, что оно вообще остановилось. Я уже решил, что в доме никого нет, а хождение по комнатам мне только почудилось. Я трусливо помыслил отступить, чтобы прийти через день-другой-третий, а быть может никогда, но за дверью послышались шаги, заскрежетал замок, и дверь открылась.
– Чем я могу вам помочь? – послышался учтивый знакомый голос.
На пороге стоял Гэрберт Уэллс – молодой, усатый, улыбающийся незнакомцу, который скоро оборвет его жизнь. В практичном твидовом пиджаке, готовый к предстоящему длительному путешествию, к новой жизни, к неизведанному, к тому, чему не суждено было состояться.
– Простите, господин Уэллс, – сказал я, пытаясь вытащить руку с пистолетом из кармана.
Она стала вдруг неподъемно тяжелой и отказывалась слушаться меня. К тому же пистолет за что-то зацепился стволом.
– Мы знакомы? – удивился Гэрберт.
Я резко рванул руку из кармана и практически в упор выстрелил в сердце Уэллса.
