– Ох, как интересно! – подивился планам Андрея механик. – Ежели вал будет так быстро, как ты, Иванович, говоришь, вращаться, тогда, конечно, и сама обточка металла гораздо быстрее у нас пойдет, но, опять же, мы вернемся к тому, чего еще пока здесь не решили, – это к самому держателю резца. Ладно, при малых оборотах тут мастер и сам видит, какой ему нажим на резец рукой делать. Примерится он и все сделает в точности, а вот коли вал во многажды быстрее будет вращаться, тогда как же ему быть? Боюсь, что много он дорогого железа загубит. Так-то опора для удерживания резца в виде продольной балки у нас и так есть, но тут все равно нужно еще что-то придумать.
«Эх, и чего это мимо меня все сведенья по механизации металлообработки прошли?! – с досадой думал Андрей. – Ведь своими глазами видел в музее простейший станок Нартова, механика и токаря императора российского Петра I. Помнится только, что был он токарно-копировальный и винторезный, с механическим суппортом – узлом для крепления и перемещения удерживаемого им инструмента. Были там в этом узле и резцедержатель, и салазки для создания направления движения инструмента, и даже набор сменных зубчатых колес. Все видел своими глазами, а экскурсовод еще и подробно про него рассказывал. Вот знал бы, так вызубрил бы наизусть! Придется теперь по крупицам из уголков сознания все это выковыривать, а потом ручками на практике в саму реальность воплощать! Но это позже, пока же и эта простейшая механизация – за счастье. Вон как у Кузьмича глаза радостью светятся. Конечно, недавно его завод на выпуск аж восьми самострелов в неделю вышел. Нешуточный скачок. А помимо них ведь еще и другое оружие делается, да и гражданские металлические изделия в виде тех же инструментов, приспособ и всего прочего».
– Ладно, занимайся, Кузьмич. Меня там бумажники заждались, вчера еще обещал к ним заглянуть. – Андрей попрощался с механиком и направился в другой конец усадьбы.
* * *
Уже около года в поместье была открыта мануфактура, выпускающая листовую бумагу. Первое время выходила она очень грубая, шероховатая, серая и с частыми вкраплениями волокон по всему листу. Но с каждой новой, выработанной мастерами партией получалась она все лучше и лучше, а они потом нашли даже способ выбеливать ее и шлифовать. И самое главное – это была бумага, а не дорогостоящий и трудоемкий в производстве пергамент. Ведь на одну только книгу из него уходили шкуры от целого стада скота! Совсем недавно, буквально прошлой осенью, торговым агентом Путяты в далеком южном Самарканде был выкуплен за золото местный способ ее изготовления, и теперь поместные мастера пытались совместить все имеющиеся у них секреты в этом довольно новом для всех деле.
– Ну что, Чеслав, получается у вас новая бумага, или же бесполезные все те знания, что мы из дальнего Самарканда у тамошних мастеров выкупили? – поинтересовался Сотник у дородного рыжеватого старшего мастера.
– Вона ее под прессом, сколько уже там лежит, Иванович, – густым басом прогудел мастер и показал на плотные, переложенные материей толстые стопки, над которыми стояли в виде гнета плоские куски гранита. – Пойдем, Андрей Иванович, я тебе все подсохшее в твои руки подам, вот сам ты самолично увидишь, чего у нас там получилось, да еще и руками пощупаешь.
Андрей держал в руках белые, плотные и гладкие листы и радовался: ну вот, теперь у них и есть такая бумага, которая лишь совсем немного по своему качеству уступит той, что выпускалась в его мире в восемнадцатом и даже, пожалуй, в девятнадцатом веках.
– У самаркандских мастеров в дело шла лишь кора от шелковицы, ну а мы тут свое, обычное, липовое лыко за основу взяли, – пояснял мастер. – Варили его в чанах целых полдня, пока там волокна не начали легко отделяться друг от друга. Опосля это проваренное лыко толкли в ступе и только после того всю массу замачивали в крепком солевом рассоле для отбеливания. А потом уже промывали ее проточной водой. В ту отбеленную кашицу мы залили живичной влаги с канифолью от хвойной и березовой перегонки, что дали нам смолокуры и углежоги. Это, Иванович, нужно, чтобы наша бумага крепкой была. Дальше мы подсыпали в чаны привезенного от наших глиномесов мела, дабы на выходе наша бумага белоснежною получалась. Все это у нас, опять же, тщательно перемешивалось и снова накладывалось на имеющиеся здесь рамки. Ну а потом укладывалось под пресс с горячим поддувом, – мастер кивнул туда, где уже высилось несколько больших бумажных стоп. – Прессованные листы мы хорошо высушили, а потом взялись за их шлифовку гладким камнем, дабы стереть все те неровности и шероховатости, которые дают наша рамка и не до конца размолотые волокна. Лучше всего здесь работает камень агат, как и было прописано в совете от южных мастеров. С него бумага выходит ровненькая и гладкая, словно бы шелк. Но, впрочем, это неважно, можно и нашим, новгородским камнем ее тоже шлифовать. Агата у нас только два бруса имеется, вот и бережем мы его, словно бы зеницу ока. Ну вот, Андрей Иванович, на выходе у нас и получается такая вот славная бумага. – Чеслав подняв лист вверх, поглядел через него на светильник и зацокал в восхищении языком. – Эх и красота, до сих пор сам не налюбуюсь. И ведь ни в жизни бы не подумал, что у нас вот так славно здесь с ней получится!
– Да, красота! – согласился Андрей, поглаживая гладкий листок. – Чеслав Твердилович, а много ли в месяц вы ее наделать сумеете?
Мастер почесал рыжую бородку и глубокомысленно выдал свой вердикт:
– На подготовку замеса – это двое, а нет, трое нам суток понадобится. С кажного из них у нас сотни по две листов выходит. Нуу, а вот ежели нам немного рамок бы сюды добавить и все под хороший гнет бы положить, а вернее даже, под винтовой пресс, который нам обещают сделать… Так мы тогда и до трех, а то и четырех сотен листов смогли бы догнать их выпуск. Но надобно учитывать еще, что будет долгая просушка и шлифовка бумаги, а это еще нужно накинуть седмицу. Так что три выхода в месяц у нас получится, и если они будут по четыре сотни листов, то это будет, в общем, одна тысяча и еще две сотни сверху. Тогда как сейчас мы шесть, семь с половиной выдаем.
– Будут вам и новые рамки, и большие чаны, – пообещал ему Сотник – Переделаем здесь и горячий поддув. Измыслим и сделаем вам хороший винтовой пресс. Все у вас будет, Твердилович, вы, главное, делайте тут больше хорошей бумаги. Она нам сейчас так нужна! Подожди вот, совсем скоро мы печатный станок запускать будем, и на нем уже печатать книги начнем. А для этого нам очень много хорошей бумаги потребуется. Подумай, как вообще можно расширить твою мануфактуру, и людей для себя поищи новых. Какие приспособы и инструмент, помимо тех, что ты уже перечислил, для расширения вашего дела могут потребоваться? И, Чеслав Твердилович, дорогой, ты уж давай с этим не тяни. Через седмицу я буду тебя ждать у себя с обдуманными предложениями, добро?
Мастер вздохнул, окинул взглядом большой зал с печами, прессами и чанами и, соглашаясь с начальством, кивнул:
– Добро, Андрей Иванович, через седмицу жди к себе. Хорошо поразмыслю, прикину, что да как, и уже с готовыми предложениями потом к тебе подойду. Коли уж надо так, так и мы, значится, расстараемся!
Рядом, буквально в пяти десятках шагах от «бумажников», был ранее большой зерновой амбар. Сейчас же усилиями поместных зодчих его полностью переделали, настелив полы, поставив перегородки и перекрыв крышу. В стенах вырубили большие окна, вставили туда рамы и застеклили их. Затем печники выложили внутри здания две большие печи и хорошо их протопили. Вышло то здание теплым и светлым. Именно здесь, по задумке Андрея, и должна была располагаться печатная мастерская, прообраз первой в этом времени типографии.
