В Новгороде встали на два дня в Рюриковом городище. Одна из ладей требовала небольшого ремонта, да и передышка на твердой земле людям бы не помешала. Для воинов была натоплена баня, и они могли отогреться и отоспаться под крышей и переодеться во все чистое, в сухое.
– В городе все так же неспокойно, – делился новостями с Варуном Путята. – Народ недоволен нынешней властью, все признают, что при князе Ярославле было гораздо лучше. Все усугубляется лихолетьем и постигшим северные земли страшным голодом. Немного выручил прошлогодний завоз зерна из Булгарии, но надолго его не хватило. И опять же, все понимают, что заслуги властей в этом завозе никакой нет, а что здесь подсуетилась старшина левой Софийской стороны, подготовившая своих людей, товары для торга и суда для такого дальнего похода. На них в обиде правая Славенская сторона, кому менее всех перепало от того продовольствия. Все между собой ссорятся и пускают друг дружке в постоянных междоусобицах кровь, а сильной центральной власти князя, как это когда-то было, нынче уж нет. Ибо молодой княжич Ростислав годами мал, воинской силы не имеет да и идет на поводу своих ближних бояр, заботящихся только лишь о себе и о своих людях.
– В общем, все, как и обычно, – подвел итог всему рассказу Варун. – С чего начинали два года назад, к тому и вернулись. Поорали, побузотерили, пограбили, вольницы нахлебались до смерти, а лучше-то с того и не стало! И как дальше жить, никому теперь не ведомо.
– Ну да, – вздохнул Путята. – Так и есть. Треть города уже совсем выгорела. Из коренного населения едва ли половина уцелела, а все остальные – это переселенцы с лесных пятин из тех, кто сюда с голодухи подался. Все ремесла брошены, работы нет, товара для торга тоже не осталось. Все очень плохо, Фотич! Ладно хоть враги открыто и рьяно не лезут, не то не выстояли бы мы сейчас супротив них. Силы нет больше в Господине Великом Новгороде. Хоть приходи да вот так вот голым и безоружным его забирай.
– Но, но! Строков! Ты это мне тут брось плакаться! – нахмурился Варун. – Устал ты, видно, здесь вконец, коли уже руки свои опускаешь! Есть сила на Северной Руси, не прогнулась она перед лютой бедой! И враг внешний тоже у нас есть, только боится он пока сюда лезть, ибо кровавые сопли свои еще не обтер на окраинах. Только месяц назад мы рижскому войску, ливам и меченосцам под Нарвой по сусалам хорошо эдак надавали. Еле-еле половина его к себе смогла сбежать, а сколько еще их по дороге лесные эсты приземлили. И с вирумцами дерптцев мы разбили под городищем у наших союзников. Не все так плохо, Селянович, немного нам осталось уже потерпеть. Может, ты в поместье с нами пойдешь? Там немного развеешься, душой отойдешь вот от этой всей маеты?
– Нет, Фотич, и рад бы я, да как все здесь оставить? – покачал головой Путята. – Мы и так тут, на Рюриковом городище, еле-еле держимся. Уйду я со своими людьми, а ну как опять лиходеи с городских концов полезут? Да и от Внезда Водовика и Бориса Негочевича всякой пакости можно ожидать, мы же как кость в горле здесь у них. Не могут они нас под себя подмять, сил у них пока не хватает. Повременю я, потерплю здесь. Опять же караван хлебный в Булгарию мы снарядили и снова тем же путем его отправили. Из поместья к нему пять ладей тоже, кстати, присоединились. А другой, поменьше, через Задвинские, Ламские волоки к Киеву, на Днепр ушел. Сколько могли, мы товара для обмена все же набрали. Вот придет, глаз да глаз за всем нужен будет, чтобы суда не разбили и с таким трудом добытое продовольствие с умом и надолго распределили здесь.
– Ну, смотри сам, тебе здесь виднее, – согласился с другом Варун. – Держись, Селянович, если здесь совсем туго станет, ты к нам уходи, а уж мы у себя-то прикроем!
– Ладно, меня так просто не возьмешь, ты же знаешь, – усмехнулся здоровенный купец. – Забыл, как я тебя на кулачках в молодых дружинных делал?
– Ой-ой-ой, распетушился-то как! – передразнил его Варун. – Да когда это было? У тебя пузо сейчас, купчина, как у ближнего княжьего боярина. Неповоротливый стал, как дядька Ярило, что меды ставил у Удатного. Помнишь? А мы с его подвалов тихонько их корчагами в свою гридницу таскали!
– Это я-то неповоротливый? – врыкнул медведем Путята. – А ну-ка иди сюда, вошь ты мелкая! – И он, дурашливо засопев, потянулся руками к ветерану-пластуну.
* * *
Караван со сменившейся крепостной ратью подходил по Ямнице к поместной пристани. На берегу его уже ждали. Махали платками бабы, гомонила ребятня, переклинивались молодые. Воины постарше стояли на палубах судов степенно, подкручивали усы и теребили отросшую за время плаванья бородку. И только по их крепко сжатым рукам да по сопенью можно было понять, как им сильно хочется уже быть там, на этом берегу, среди своих родных и близких. Молодые вели себя более непринужденно, кричали здравницы и отпускали в адрес друг друга веселые и колкие шутки. Целый год эти воины не были дома, неся службу на западных рубежах среди дождей, ветров, снега и холода. А те, кто с Нарвы, и вовсе прошли через осаду и кровавую битву. И вот теперь все, еще совсем немного, и они будут уже у себя дома. Впереди у них долгий отдых и служба в бригаде.
– Отряд, смирно! Равнение на середину! – выкрикнул командир каравана выстроенной у пристани рати. – Господин подполковник, сводный отряд из пластунской сотни и сменных крепостных дружин водным путем в поместье прибыл. За время пересмены отбито нападение на союзников вирумцев и на крепость Нарву. Докладывает заместитель командира бригады капитан Варун.
– Здравствуйте, воины-молодцы! – оглядев замерший строй, крикнул комбриг. – Поздравляю вас с прибытием в поместье!
– Ура! Ура! Ураа! – заревел строй. – Ураа! – неслось из огромной, окружившей пристань толпы. – Разойтись! – И все перемешалось на берегу.
– Кто это у вас тут такие? – спросил удивленный Фотич, кивая на двух шатающихся расхристанных и грязных пьянчуг.
Андрей обернулся, и его лицо побагровело:
– Буриславович! Убери ты отсель этих бражников! Ну сколько раз я могу повторять, чтобы глаза мои их не видели! – рявкнул Сотник.
– Сейчас, сейчас, Андрей Иванович! – Лавр вставил пальцы в рот и пронзительно свистнул. – Васька, Прошка! А ну быстро эту пьянь с глаз долой выволочите. Ждан, у меня в погребе двухведерный бочонок хмельного меда стоит, тот, что возле кадок с квашенной кочанами капустой. Тащите им его в избу, пусть хоть упьются там уже.
Слушая все это, Варун аж немного обалдел:
– Это что у вас тут происходит-то вообще, братцы?! Я в бригаду попал или на питейный двор?
– Аа, – махнул с досадой рукой Сотник. – Всех замучили эти боярские мытари. Ну, Прибыслав, ну подсуботил, барбос! – в сердцах выругался комбриг и пошел в сторону усадьбы.
– Да объясните вы уже по-человечьи, что тут у вас вообще происходит? – Варун уставился непонимающе на Тимофея с Филатом.
– Ну чего тебе непонятного, старый? – фыркнул начальник штаба. – Слышал же сам своими ушами – мытари боярские, от Прибыслава. Он при тебе же вроде их еще к нам прислал для учета и для обложения огромной податью. Или когда ты в поход уже пошел? Да неважно! В общем, Иванович, тогда, когда они только появились у нас, еще в самом начале Лавруше поручение дал, чтобы они не лезли бы здесь никуда. Ну а для этого их хорошо угощать и развлекать потребовал, лишь бы они под ногами у него и у всех других не путались.
