Воспоминая эти минуты много позже, Давид Абрамович пометил в блокноте: «Разработка строгого регламента сборки и всех заключительных операций. Инспектирование инструмента и оборудования. Стапель, рельсовый путь, тележка, сочленение с клетью подъемника»… Это ведь тоже был опыт, приобретенный уже в ходе работ с реальным ядерным зарядом — первым, а тогда и единственным, имевшимся в распоряжении Советского Союза.
В принципе, в проверке рельсовых сочленений нет ничего сложного и таинственного, это не уравнение состояния вещества с приблизительно, порой, определенными константами. Но весь предыдущий процесс разработки, аккумулированный в паре тонн конструкции заряда, мог пойти насмарку из-за резкого толчка на стыке.
Всю важность этого мог понимать лишь человек с инженерным образом мысли и обязательно — с немалым опытом практической инженерной деятельности. Вот почему в своих размышлениях о сути конструкторской работы Фишман предупреждал: «Наука не знает отрицательных результатов. Отрицательный результат — это тоже результат. Будем знать, что так нельзя делать. У конструктора другое дело: его деятельность на стадии завершения не имеет права на отрицательный результат.» Не те ли часы, когда заканчивалась подготовка РДС-1 к взрыву, вспоминал Давид Абрамович, записывая такие мысли?
Впрочем, дальше шли привычные, да и не раз уже отработанные, операции, и задержек на этапе вывоза не было. На вольном воздухе, у Башни, стояли Берия и Курчатов. К ним подошел Щелкин — за разрешением на вывоз заряда из ДАФа.
Фишман и его помощники — работники завода № 1, выкатили «изделие» по рельсовому пути и установили его в клети грузового лифта Башни. За выкаткой наблюдала внешняя офицерская охрана «ДАФа» — несколько полковников из МГБ и МВД Казахстана. Наступал тот пред-предпоследний этап, среди участников которого последний раз значился Фишман, — подъем «изделия» и закрепление его на рабочей площадке Башни «1П».
Отклонение было допущено лишь одно: директор КБ-11 генерал Зернов — в нарушение всех правил, регламентов и инструкций — поднялся в клети вместе с «изделием». Остальные, включая Завенягина, поднялись наверх на пассажирском лифте.
Лифт шел медленно — он надежно работал при скорости ветра до 6 метров в секунду, а погода ухудшалась, облака быстро затягивали небо, и сильные порывы ветра могли привести к аварии. Чуть позднее на пассажирском лифте поднялись и те последние, кто должен был снаряжать РДС-1 капсюлями-детонаторами: Щелкин, Матвеев, Ломинский.
Фишман, комментируя не вошедший, естественно, в диспетчерский дневник поступок Зернова, объяснял его чувством особой ответственности, но прибавлял: «ПМЗ (Павел Михайлович Зернов. — С.К.) — [поехал] то ли от озорства, то ли от радости завершения работ (ощущение конца), то ли просто сдали нервы».
В любом случае эта — вроде бы мелкая — пред-финишная деталь хорошо характеризует психологическое состояние всех участников Опыта.
НАД СТЕПЬЮ давно рассвело, однако яркого солнца не было, сгущались пока еще рваные облака. Было ветрено — степь. Накануне метеосводка обещала терпимую погоду: ветер — 9.6 метров в секунду, температура — 11.13 градусов, но, как всегда, прогноз оправдывался не очень-то.
В 5 часов 5 минут 29 августа 1949 года все, за исключением Щелкина, Матвеева, Ломинского, Завенягина, Александрова и Зернова, спустились вниз. Генерал МГБ Мешик и министр внутренних дел Казахстана генерал Осетров начали эвакуацию с Опытного поля всего личного состава за исключением офицерской охраны МГБ.
В 5.07 начали вставку детонаторов, занявшую семь минут.
В 5.32 работы на Башне были закончены, и генерал Зернов по прямой связи доложил, что группа начинает спуск с Башни. Ветер не утихал, и спускаться решили по лестнице — лифт мог и застрять. Замыкающими шли Завенягин и Щелкин. Они и опечатали вход в Башню.
В 5.44 спуск был закончен.
Становилось пасмурнее, порывами ветра сорвало два привязных аэростата, поднятых для воздушных наблюдений.
После опломбирования Башни охрану сняли, и началась эвакуация. Пока что тут еще оставались Завенягин, Щелкин и руководитель группы подрыва Матвеев, однако и их уже ждала машина.
Степь вокруг выглядела как декорации какого-то запутанного фантастического фильма. В километре от Башни виднелся ферменный железнодорожный мост, который ничего не соединял. В обе стороны от моста тянулись пути, где стояли вагон и цистерна с горючим. Такие же вагон и цистерна стояли на самом мосту.
Чуть в стороне был железобетонный автомобильный мост с отрезком отличного шоссе с высокой насыпью. На шоссе выстроилась колонна грузовых автомобилей.
В восьмистах метрах от Башни — трехэтажные кирпичные и рубленые дома. Без жильцов, но сданные «под ключ», они смотрели на мир окнами, из которых никто и никогда не бросит на улицу любопытный взгляд…
Были тут бетонные взлетные полосы, цех с мостовым краном, электростанция с двумя новенькими дизель-генераторами. Но этим генераторам не было суждено выработать ни одного кванта энергии.
Высились над степью опоры двухкилометровой высоковольтной линии электропередач, по проводам которой никогда не тек и не потечет ток.
Тут же, в полукилометре друг от друга, удаляясь от центра будущего Взрыва, блестели свежей краской десять новеньких «Побед» — мечта каждого тогдашнего автолюбителя.
По Опытному полю было расставлено на разных расстояниях от Башни множество самолетов, танков, орудий, бронетранспортеров, корабельных надстроек и орудийных башен.
Склады боеприпасов, вещевого имущества, продовольствия тоже имелись здесь, хотя предназначены они были не для снабжения чего-либо и кого-либо.
Готовые к отражению атак отсутствующего противника, без личного состава и гарнизонов, виднелись ДОТы и ДЗОТы, окопы и блиндажи.
На глубине 10, 20 и 30 метров пролегали отрезки тоннелей метро.
А в бронетехнике, в укрытиях, на открытых площадках находились те единственные живые существа, которые оставались здесь до конца, даже после того, как последняя машина с последними тремя людьми тронется от Башни, — тысяча кроликов, двести овец, сто пятьдесят свиней, сто собак, крысы, мыши. На них должны были быть проверены биологические эффекты ядерного взрыва.
Всего три человека видели эту фантасмагорическую картину вот так — во всей ее полноте и безмолвии, потому что блеяние овец и лай собак лишь подчеркивали странные, неестественные пустынность и безлюдье степи, до горизонта заполненной изделиями человеческих рук.
И надо всем над этим высилась центральная Башня с тем главным, пока что уникальным и все еще не испытанным «Изделием», в создании которого принимал участие Фишман.
В 5 ЧАСОВ 55 минут машина рванулась от Башни в степь. Ее пассажирам предстояла еще одна важная операция на Промежуточном пункте (Ш1), находившемся в трех километрах от центра Опытного Поля. Через девять минут они были на ИЛ, и Матвеев под наблюдением Завенягина и Щелкина подключил аппаратуру на Башне к аппаратуре на командном пункте. Все работы на Поле были завершены, и машина направилась к далекой отсюда площадке «Н».
