Некруткину в 1950 году было тридцать шесть лет, Феоктистовой — тридцать пять.
Работали они в одной группе, занимались одними проблемами, имели схожие интересы. У Некруткина, правда, были жена, ребенок, но.
Короче, в 1950 году Феоктистова оставила Давида Абрамовича и вышла замуж за Некруткина. Что ж — жизнь, бывает, поворачивается по-всякому, и тут она повернулась вот так. Все трое были людьми хотя и очень разными, но достойными и незаурядными. У всех — несмотря на относительную молодость, была позади насыщенная событиями жизнь, и жизнь была впереди.
Далее она сложилась у всех троих очень несхоже, но каждый прошел своим путем и прошел, своей натуре не изменяя. Но вот что хочется сказать. То, что такая выдающаяся личность, как Екатерина Алексеевна в свое время выбрала на долгие годы Давида Абрамовича, очерчивает портрет героя моей книги дополнительными, неожиданными и очень человечными штрихами. Удостоиться дружбы и любви незаурядной женщины — это дано далеко не каждому.
Феоктистову позже называли Екатериной Великой — она не только была тезкой двух императриц — Екатерины I и Екатерины II, но и внешне напоминала их — статная, полная достоинства. Увы, со вторым мужем счастья она не обрела. К сожалению, Виктор Михайлович — человек по натуре добрый, искренний, все больше пил. Дважды лауреат Сталинской премии и Ленинской премии 1958 года, он то высоко взлетал, то больно падал. В пятьдесят два года, в 1966 году, защитил докторскую диссертацию, через год ушел на пенсию по инвалидности и еще через год умер.
Некруткин умел «выдать» свежую идею, и одна из его идей очень сильно и, естественно, положительно повлияла на тогдашний облик наших зарядов. Но жизнь с Феоктистовой шла вразлад.
В 1955 году Феоктистова с Некруткиным рассталась, а в 1958 году уехала по переводу на «новый Объект», на Урал, где сделала как специалист очень много. Воспитала она и двух приемных детей, взятых из детдома — Толю и Таню. Умерла же Екатерина Алексеевна в 1987 году от инфаркта. О Давиде Абрамовиче отзывалась всегда с теплотой и уважением.
И это говорит о многом. Если вдуматься, то можно понять, что грустная, в общем-то, история открывает в Давиде Абрамовиче очень привлекательную и нечастую в мужчине черту — нежность и благородство по отношению к женщине. Феоктистова сама была человеком высокой внутренней культуры и самодисциплины и могла оценить схожие черты в другом. Уйдя в сторону, не пытаясь удержать жену, когда такие попытки лишь осложнили бы ситуацию, Давид Абрамович проявил редкий душевный такт. И лучше всего, пожалуй, для обрисовки положения дел и его тогдашних чувств подходят слова Пушкина: «Я вас любил, любовь еще быть может, в душе моей угасла не совсем. Но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем.». Скорее всего, Фишман так про себя и думал — он ведь очень любил Пушкина, о чем я еще скажу.
Между прочим, когда бывшая жена Некруткина уезжала с «Объекта» обратно в Ленинград (ее отец был профессором одного из питерских вузов), то добраться с вещами до вокзала (общественного транспорта в небольшом тогда поселке не было) помог ей именно Давид Абрамович, только один ее и провожавший.
ОДНАКО, как это порой бывает — нет худа без добра. Вскоре Давид Абрамович женился вновь — уже на всю жизнь! Теперь рядом с ним была Евгения Николаевна Буланова. Младше мужа на четыре года, медик, она стала Давиду Абрамовичу верной подругой, у которой он всегда находил понимание и поддержку. Оба любили искусство, литературу, Пушкина. Говорят, молодая Евгения могла спеть — от начала до конца — всю «Пиковую даму» Чайковского.
Вторая жена оказалась для Давида Абрамовича жизненной удачей. Феоктистова — «Екатерина Великая», имела, безусловно, человечески крупный масштаб, но как раз поэтому вряд ли можно было рассчитывать на покой в семье, где и муж, и жена — крупные руководители, лауреаты, орденоносцы, оба по горло занятые неотложными проблемами, совещаниями, командировками. А Давиду Абрамовичу в те немногие и нечастые часы, когда он бывал дома, нужен был просто отдых — без затей.
С начала пятидесятых годов он жил в постоянно жестком режиме, неуклонно продвигаясь по служебной лестнице и оказываясь перед необходимостью решать все более крупные задачи. Дело требовало отдавать ему всего себя, не считаясь со временем, не деля жизнь на служебную и личную половины. И тут готовность близкой женщины к пониманию становились важнейшим фактором, от которого зависела уже не только личная судьба Фишмана, но и в чем-то — успех поручаемых ему работ.
В лице Евгении Николаевны Давид Абрамович и получил свой душевный «тыл». Умеющая жить семьей, не уходя лишь в семью, она всегда отдавала безусловный приоритет интересам мужа, обеспечивала ему то внутреннее равновесие, без которого он вряд ли смог бы с такой отдачей трудиться над огромной важности задачами государственного значения.
В 1951 году Давид Абрамович впервые стал лауреатом Сталинской премии, и в том же году у Фишманов родилась дочь Нина.
Жизнь продолжалась.
Вместе с делами житейскими надо было заниматься новыми профессиональными проблемами, и они всегда преобладали. Тогда жили, чтобы работать, а не работали, чтобы жить.
В 2008 году в РФЯЦ-ВНИИЭФ вышла в свет книга воспоминаний ветеранов оружейной работы «То время уходит в историю» с посвящением: «Конструкторам и исследователям КБ-1, которые самоотверженным трудом создавали ядерный щит Родины». Вот в эти четыре слова — «создание ядерного щита Родины» и укладываются те годы жизни Фишмана и его товарищей. Причем коллектив, которому посвящена книга, жил жизнью, как думали сами зарядчики, простой, обычной, а на поверку оказалось — легендарной.
Работали ежедневно до 9-10 часов вечера, а бывало — и круглые сутки. В рабочие комнаты запросто заходили Сахаров, Зельдович, бывал и сам «ЮБ» Харитон. Когда время поджимало, «ЮБ» мог поставить свою подпись на ватмане сборочного чертежа, где пока была проведена лишь… одна «особо важная» осевая линия.
Этот эпизод описан в упомянутой выше книге и относится к одной из испытательных «сессий» начала 60-х годов. Конструкторы срочно «гнали» тогда рабочие чертежи заряда, который так же срочно изготавливал завод № 1 для отправки на полигон. Поздним вечером в рабочей комнате неожиданно появился сам директор КБ-11 Борис Глебович Музруков, спросил, как дела, готовы ли чертежи и все ли в них верно? Получив в ответ «да», свернул чертежи, сказал: «За остальными зайду после полуночи» — и удалился. Ночью он действительно зашел опять и забрал новую порцию чертежей, пояснив: «Так будет быстрее».
К утру оставалось сделать только сборочный чертеж, и тут в комнату вошли Харитон, Сахаров, Негин и Фишман. Выяснили, как идут дела, обсудили — уже в который раз — компоновку. На кульмане закреплен большой лист пергаментной кальки, на листе пока начерчены лишь рамка и в нижнем правом углу «основная надпись», где указаны индекс и название чертежа, масштаб и т. п., а также имеются графы для подписей разработчиков. Главные утверждающие подписи ставят на самом поле чертежа.
Харитон озадачен — в 10 утра важное совещание, а как быть с утверждающими подписями Научного руководителя КБ-11 Ю.Б. Харитона, Главного конструктора КБ-1 Е.А. Негина, ведущего теоретика по заряду А.Д. Сахарова и Первого заместителя Главного конструктора Д.А. Фишмана? Все они должны быть на совещании, а чертеж должен быть на заводе к 12 часам дня.
