Так или иначе, реальная «ядерная» хронология 1958 года была следующей.
31 марта начался односторонний мораторий СССР.
Апрель. США и Англия приступили к выполнению программ по совершенствованию своего оружия, предусматривающих крупную серию испытаний. До конца 1958 года США довели суммарное количество своих испытаний до 194, а Англия до пяти. (Для сравнения: СССР до конца марта 1958 года провел 62 испытания).
Октябрь. СССР, не нашедший поддержку со стороны США и Англии, выходит из моратория, заявив о своем праве на проведение испытаний в количестве, равном общей программе США и Англии.
Октябрь-ноябрь… В СССР начата серия собственных испытаний. В октябре только на Северном полигоне было поведено 17 испытаний в интересах ядерного боевого оснащения баллистических ракет.
Ноябрь 1958 года. Вновь объявлен советский мораторий, длившийся до сентября 1961 года и поддержанный на этот раз США и Англией.
Срыв Парижской встречи в верхах, спровоцированный разведывательным полетом Фрэнсиса Пауэрса над территорией СССР на стратегическом высотном самолете-разведчике Ц-2, и резкий дисбаланс в ядерных вооружениях США и СССР привели к возобновлению натурных полигонных опытов в СССР.
ВРЕМЕННАЯ «испытательная» заминка имела, впрочем, и свои положительные стороны, несмотря на то, что для теоретиков она означала утрату главного способа аттестации их теоретических расчетов. Тем не менее, за время моратория теоретики смогли даже повысить качество своего понимания физических основ работы зарядов. Юлий Борисович Харитон говорил, что иногда полезно остановиться, оглянуться назад и уж затем более уверенно идти вперед.
Но и для конструкторов временная заминка оказалась полезной. Во-первых, до моратория было испытано немало экспериментальных зарядов, и те из них, которые подтвердили ожидания разработчиков, надо было делать серийно способными. Накопились проблемы, связанные с безопасностью зарядов, улучшением их эксплуатационных качеств, повышением устойчивости к траекторным воздействиям, когда заряд испытывает перегрузки и вибрации при полете носителя. Много времени и сил занимали новые системы зарядов — так называемые «бустеры».
Во-вторых, в период моратория шла работа по компоновке зарядов в боевых отсеках и головных частях новых ракет-носителей. И теперь, когда экспериментальные варианты зарядов разрабатывать «для полигона» не требовалось, появилась возможность перенести центр тяжести конструкторских усилий на это направление, тем более, что в 1959 году завершались летно-конструкторские испытания ракеты Р-7. Для «атомных» конструкторов во главе с Фишманом здесь тоже было много дел и интересных задач.
Последний пуск «семерки» с измерительным «макетом» заряда КБ-11 состоялся в ноябре 1959 года — головная часть достигла Камчатки. А 20 января 1960 года Р-7 была принята на вооружение только что созданных Ракетных войск стратегического назначения, Главкомом которых стал Главный маршал артиллерии Неделин. При этом форсировались работы по ракете Р-7А и по ее оснащению более совершенным зарядом второго поколения. Общими усилиями ракетчиков и ядерщиков (сумевших сохранить мощность заряда при уменьшении его веса) дальность стрельбы у Р-7 А увеличивалась до 10 тысяч километров!
Ядерный статус СССР укреплялся, хотя ядерные испытания и были приостановлены. Выручал задел, созданный испытаниями 1958 и более ранних годов. И в период моратория конструкторы, как и физики, получили возможность критически осмыслить прошлое в интересах будущего. Кроме того, отсутствие жесткого «полигонного» прессинга позволяло имеющийся задел расширить и подкрепить сотрудничеством с теоретиками.
То есть, никакой «деморализации» в конструкторском «кусте» КБ-1 с началом моратория не произошло. И тут можно говорить о заслуге Давида Абрамовича, умевшего создать и поддержать должный деловой настрой… В это неоднозначное время коллектив КБ-1 очень выручало и то новое пополнение, которое создавало атмосферу веселого и неистребимого оптимизма, свойственного молодости, уверовавшей в свои возможности.
К началу 60-х годов в разных отделах КБ-1 работали многие десятки инженеров, каждому их которых не было и тридцати, но которые имели по несколько лет «бомбодельного» стажа. Для работы мысли — если она молода и пытлива — мораториев не существует. Поэтому новые идеи появлялись и у физиков, и у конструкторов. В итоге рос хороший интеллектуальный «задел» для будущих — фактически неизбежных — работ.
И тут роль Фишмана тоже была велика и очевидна.
Временная передышка позволила впервые задуматься также о перспективах мирных ядерных взрывов в интересах народного хозяйства. Тогда это направление лишь возникало, но впоследствии в СССР была реализована масштабная и разнообразная мирная ядерная программа. Рассказать о ней стоило бы отдельно, хотя такой рассказ очень уж выйдет за рамки темы. Однако в своем месте я о ней скажу.
В период моратория у теоретиков КБ-11 появились и первые мысли о чуть ли не фантастических, но технически реализуемых грандиозных проектах типа «взрыволета» Сахарова — космического летательного аппарата со стартовой массой 5000 тонн и полезной нагрузкой в 1000 тонн.
Прикидывали возможности создания атомных взрывных электростанций, взрывомагнитных генераторов и т. п. К проектной проработке всех подобных идей привлекались и конструкторы — чего без согласия и поддержки Давида Абрамовича, конечно же, быть не могло. Евгений Георгиевич Малыхин — на него я еще буду ссылаться, в 2000-е годы писал:
«Когда вопрос о моратории на воздушные испытания стал реальностью, видимо, впервые возник вопрос о конверсионной тематике института. Я и еще один сотрудник были приглашены к Д.А. Фишману. И там в присутствии А.Д. Сахарова нам было объявлено следующее: мы немедленно с чертежными досками переселяемся на 21 площадку в кабинет Андрея Дмитриевича Сахарова, где в течение 1–2 месяцев, основываясь на накопленном опыте, занимаемся предэскизной проработкой ряда проектов, адекватных по возможности тем, что уже созданы в институте, но — для использования их в мирных целях.»
Одним из таких проектов, который прорабатывал Малыхин, как раз и был «взрыволет». Так что и в годы моратория зарядное КБ развивалось, как и весь саровско-«кремлевский» ядерный центр.
Рос и город.
В ПЕРВЫЕ годы существования «Объекта» на месте лесного поселка Сарова возникла одна большая стройка — размещаться КБ-11 на первых порах, кроме зданий бывшей Саровской пустыни, было негде, а их катастрофически не хватало.
Правда, в 1903 году во время торжеств по канонизации преподобного Серафима Саровского сюда приезжала последняя императорская чета, и от тех времен остались не только новые храмы, монастырские постройки и административные здания пустыни, но и изящный царский дворец. Однако дополнительно требовались «площади» под производственные нужды, не говоря уже о жилье для новых жителей поселка.
После гражданской войны в бывшем монастыре организовали детскую колонию, на ее базе возник завод спортивного инвентаря, а перед войной он, как уже говорилось в своем месте, был преобразован в завод № 550 Наркомтяжпрома и позднее передан в Наркомат боеприпасов. Во время войны здесь изготавливались вначале корпуса 152-миллиметровых артиллерийских снарядов для тяжелой артиллерии, а потом — комплекты деталей для снарядов знаменитой «Катюши».
