Впрочем, концептуальный приоритет и здесь был всегда за США — они открыто исповедовали ставку на первый удар и в своих политических заявлениях были весьма агрессивны — в отличие от публичных заявлений советского руководства. С такими воззрениями потенциального противника приходилось не только считаться, было необходимо иметь ответные весомые аргументы.
Три ключевых обстоятельства принципиально изменили подходы к направлениям и характеру ядерной оружейной работы.
Наиболее зримым стал Карибский кризис 1962 года. В числе его причин часто забывают указать на размещение ядерных ракет США, нацеленных на СССР, на территории Италии и Турции, однако потенциальный катастрофический результат кризиса явно не отвечал действительному уровню противоречий во взаимоотношениях СССР и США. Тем не менее, мир оказался на грани ядерного конфликта двух сверхдержав. И взгляд в ядерную пропасть резко изменил эйфорические воззрения политиков обеих сторон. Впервые стало ясно, что ядерным оружием можно предотвращать войны, но им нельзя их вести.
Впрочем, вряд ли отрезвляющий шок Карибского кризиса был бы таким эффективным, если бы не второе обстоятельство. Примерно за год до кризиса на Северном испытательном полигоне (СИПе) на Новой Земле был взорван самый мощный в мире советский термоядерный заряд. Даже его демонстрационный макет, ныне выставленный в Музее ядерного оружия Федерального ядерного центра — ВНИИ экспериментальной физики в «Арзамасе-16», не выглядит старомодным ядерным мастодонтом, а производит впечатление колоссальной мощи.
Испытанный на половинную мощность, он выделил в атмосферу Земли энергию, эквивалентную выделяющейся при подрыве 50 миллионов тонн тринитротолуола (тротила). Ударная волна взрыва обогнула земной шар несколько раз. И с этим обстоятельством Америка не могла не считаться.
Мегатонные заряды стали тем психологическим пиком, подниматься выше которого было неразумно и опасно. Одновременно с пониманием этого нарастало осознание невозможности продолжения многочисленных серий атмосферных ядерных испытаний. Глобальное загрязнение природной среды радиоактивными продуктами ядерных взрывов уже в ближайшем будущем могло создать значимую угрозу существованию живущих и будущих поколений. По данным американской прессы, до 1963 года в атмосферу было выброшено около 200 миллионов тонн земли, зараженной радионуклидами.
Осознание губительности такого рода действий породило и третье обстоятельство: 5 августа 1963 года в Москве представители СССР, США и Великобритании подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Это был первый серьезный и реальный шаг на пути ограничения гонки ядерных вооружений. Следующим шагом стал второй Московский договор между СССР и США, подписанный 3 июля 1971 года и ограничивающий мощность подземных испытаний ядерного оружия «порогом» в 150 килотонн тротилового эквивалента. Итак, условия ядерной оружейной работы изменялись, но сама работа шла по-прежнему интенсивно. И 1966 год для Всесоюзного НИИ экспериментальной физики — как теперь называлось бывшее КБ-11 — оказался своего рода знаковым. Был успешно испытан современный заряд, стойкий к поражающим факторам ядерного взрыва, а в еще одном заряде удалось повысить удельное энерговыделение примерно в два раза. Этим закладывалась база для будущих зарядов уже третьего поколения. Усилия США в области противоракетной обороны также вынуждали искать ответ, повышать «прорывные» качества ракетно-ядерного оружия. И ответ находился… Ядерный паритет между СССР и США постепенно становился фактом. Он пока не стал устоявшимся, прочно закрепленным, но он уже существовал, этот стратегический факт нашего исторического бытия.
Конечно, количественный паритет по числу носителей и ядерных зарядов был еще делом будущего — даже на момент Карибского кризиса Соединенные Штаты Америки обладали более чем десятикратным ядерным превосходством над Советским Союзом.
Однако системный паритет был в начале 60-х годов уже обеспечен. То есть Америка осознала, что она теперь не в состоянии вести против России успешную ядерную войну, что война — не только ядерная, но и обычная, против СССР уже невозможна.
Системная суть и значение такого достижения советских ядерных оружейников были сравнимы с ликвидацией атомной монополии США в 1949 году. Тем не менее, впереди была большая работа по обеспечению полноценного, прочного количественного и качественного ядерного паритета — нужны были новые заряды для новых носителей, и удельные показатели их можно и нужно было повышать.
Хватало и чисто конструкторских проблем. И ВНИИ-ЭФ к концу 60-х годов окончательно оформился как крупнейший многопрофильный научно-исследовательский «комбинат», конструкторским системным ядром которого оставалось зарядное КБ-1.
Часть третья
«Каминчане» и «коловертцы»
Пролог третьей части
НАЗВАНИЕ этой части без комментариев будет понятно лишь тем, кто знаком с небольшой повестью писателя Александра Евгеньевича Русова «Самолеты на земле — самолеты в небе». Написанная в 1973 году, она оказалась удивительно интересной именно для оружейников «Арзамаса-16»-Сарова-Кремлева, а начиналась так:
«Почему бы не сказать: «Инженерия — это земля, на которой растет хлеб, где имеются тучные пастбища, пасутся отары овец, строятся птице- и свинофермы. Инженерия — земля техники, тогда как наука — ее небо».
Можно выразиться по-другому: «Когда нужно накормить стадо, не приходится любоваться небом— трава ведь растет на земле». Подобный образ мысли более свойственен. инженерам, вообще людям практических профессий. И они по-своему правы».
Уже по началу видно, что книга Русова — это, в некотором смысле, повествование о сути инженерной и научной работы, об их различиях и взаимосвязях. Однако в то же время это — и художественное произведение, где выведен некий город Каминск, в единственном супер-НИИ которого проходит ежедневная и плохо понятная непосвященным «борьба единства» этих «противоположностей» — инженерии и науки.
Книжный Каминск Русова поразительно напоминает реальный Саров. Напоминает так, что создается впечатление — Русов или бывал здесь, или очень хорошо был знаком с кем-то из оружейников.
Впрочем, возможно в книге описаны и не Саров, не ВНИИЭФ, а сходство объясняется объективной общностью системных задач, стоящих перед всеми крупными научноинженерными комплексами — в названии-то повести присутствуют самолеты, а не заряды.
Хотя, в скобках будь сказано, никто в городе Каминске этих самых якобы «самолетов» никогда не видал, а сам А. Русов признается: «К сожалению, не представляется возможным раскрыть в деталях специфику производственной деятельности каминчан и коловертцев, которая помогла бы читателю более полно и отчетливо представить жизнь Каминска». Нет, это, все же, сказано точка в точку о Сарове 40-х—80-х годов! Очень уж странные «самолеты», которых никто никогда не видал, делают в русовском Каминске.
Не исключено, правда, что Русов имел в виду подмосковный НИИ химических технологий академика Жукова — один из наших крупнейших ракетных центров. Но, как бы там ни было, поскольку в моей собственной книге одной из тем является роль инженера в Атомной проблеме, уместно сказать здесь и о повести Русова. Уместно и процитировать ее, и взять оттуда название одной из частей книги о Давиде Абрамовиче.
