Восьмидесятые годы — до прихода к руководству страной «команды» Горбачева — приняли эстафету семидесятых, и тогда был задуман ряд интересных и перспективных проектов, грубо оборванных политикой «Горби» и последующим развалом страны.
Но за всеми успехами и неуспехами стояли люди. Результат обеспечивали все они совместно: физики, математики, химики, экспериментаторы, конструкторы, расчетчики-«прочнисты» и расчетчики-«тепловики», «надежники», испытатели, материаловеды, технологи, рабочие.
В общий зачет шли труды «серийщиков», смежников из организаций ядерного оружейного комплекса и внешних ведомств, труды военных коллег из научных организаций Министерства обороны.
Но весь этот мир идей и усилий — интеллектуальных, душевных, материальных — имел своим центром зарядное КБ и кабинет Фишмана. Это понимали далеко не все, но объективно это было так!
Безусловно, в разветвленной и могучей цепи ядерной оружейной работы каждый делал свою часть. И каждая часть была важна, потому что, как правило, прочность цепи не может быть выше, чем прочность самого слабого ее звена. Однако самый удачный в физическом отношении заряд вряд ли мог бы пойти на вооружение, если бы его конструкция оказалась серийно непригодной. Ведь итогом всех усилий здесь было не научное открытие или изобретение. Итогом была совершенная конструкция ядерного заряда, производство которого могли освоить серийные предприятия для последующей поставки его в войска и постановки на вооружение.
Вся «цепь» работала — в конечном счете, на реализацию идеи, но — в виде нового заряда.
Каждый вносил свое, но — в будущий заряд.
Заряд же был для большинства некой обобщенной абстракцией — даже для многих из тех, кто производил его составные части из металлов и неметаллов. Разработчик взрывчатого состава видел только свой состав. Физик — свою схему. Технолог — тот станок, на котором лучше изготовить корпусную деталь. Испытатель научно-испытательного комплекса — те режимы вибрации, которые надо воспроизвести…
И лишь конструктор заряда видел заряд в целом — от идеи физика до потребностей техника из воинской части, которому важно одно — удобство доступа к винтам и шплинтам.
И дело тут было не в особой одаренности или избранности конструктора, просто у него была такая системная роль: синтезировать воедино усилия и задачи всех. Об этом уже говорилось ранее и об этом еще будет сказано ниже.
ДА, ТЕМА «Инженер в атомной проблеме» многообразна. Скажем, для физика-теоретика проблема повышения эксплуатационной безопасности ядерного заряда особого интереса не представляет — это для него даже и не проблема. Что ж, «физика» тут действительно «тривиальная». Но для конструктора эта проблема — одна из важнейших. Физики не видят и многих других «тривиальных» проблем. Это не их вина и не их беда — так уж они устроены.
Об этом хорошо сказал академик Сергей Аркадьевич Векшинский — крупный ученый в области электровакуумной техники, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. В предисловии к книге я частично цитировал его письмо Георгию Максимилиановичу Маленкову от 15.12.45 года, а сейчас приведу это письмо почти полностью, потому что оно удачно иллюстрирует проблему (жирный курсив мой):
«Для создания практических масс-сепараторов (в Атомной проблеме эту часть работы поручили лаборатории Векшинского. — С.К.) нужно решить 95 % инженерно-технических задач и 5 % — принципиально физических.
Сейчас вокруг этого дела собраны физики, и только организация физических исследований занимает внимание. И физические исследования заслоняют собой основную инженерно-техническую разработку тех узлов и деталей, без которых никакая новая техника создана быть не может.
Выходит так, что главное — это подтвердить принципиальную возможность решения, а не решать до конца, до практического осуществления. Мне совершенно ясно, что решение физических вопросов должно идти одновременно с очень большими и трудными инженерными разработками.
Физикам все это представляется пустяком, давно известным и достигнутым. Мне кажется; что физики (хотя я и сам физик, но «порченный», «фабричный») — это люди, которые слишком много знают, чтобы уметь что-нибудь хорошо делать.
Должна быть создана такая организация, где были бы слиты в один коллектив и. физики, и инженеры. Только их общий опыт может потом оплодотворить наши заводы.
Предложение академика Курчатова о срочной постройке института с сильным техническим уклоном, по-моему, является не только обоснованным, но и категорически необходимым. Без этого ничего не выйдет»…
Это — эпизод реальной истории становления атомной отрасли. Письмо Векшинского сыграло свою роль в выработке не сразу принятого решения создать вне Москвы самостоятельное ядерное КБ-11. А вот уже не история, а умная литература — цитата из повести А. Русова:
«Не все жители Каминска исповедуют официальную веру, которая гласит: «Для нас важно одно: то, что должно летать, должно летать, и летать так, как должно». Коловертцы (ученые. — С.К.). потихоньку исповедуют свои, полуофициальные взгляды. Нет, они не покушаются на основной постулат. Они лишь пропускают начало: «Для нас важно одно», — но как бы непреднамеренно, по забывчивости.
Требования официальной веры проще для понимания: если летает, значит, все хорошо, если нет — плохо. Верования коловертца сложнее, запутаннее: в них далеко не все так однозначно, как в обще институтской вере. Спросите коловертца: «Если все-таки не летает— хорошо это или плохо?» И тогда ваш собеседник ответит, немного подумав: «Хорошо, когда знаешь, почему летает и почему не летает. А вообще, — скажет коловертец, — я в этом мало что понимаю. Я ведь физик, — скажет он, пряча жесткую насмешливую улыбку, а не инженер, конструирующий и испытывающий летательные аппараты. Вы к каминчанам (инженерам. — С.К.) с такими вопросами обращайтесь».
Разница в подходах к делу ученого-теоретика и сотрудничающего с ним инженера-конструктора тут уловлена тонко и точно, с вполне уместной здесь дружеской, необидной иронией. Нечто подобное и имел в виду Фишман, когда учил своих подчиненных: «В науке нет отрицательного результата. Там и неудача дает пищу для размышлений. А мы не имеем права на неудачу после того, как заряд сдан в серию».
Ученый ошибаться может и даже должен.
Конструктор ядерного заряда — нет!
Для Фишмана это всегда было аксиомой, и он нередко отвергал очень заманчивые предложения и идеи по одной причине — они не гарантировали полного отсутствия ошибки.
Профессиональный кругозор физика ограничен бесконечной Вселенной, а для конструктора важна конкретность — даже если он задумывается над общими, концептуальными вопросами своей работы. И об этом тоже хорошо сказано в повести А. Русова, где приводятся размышления типичного коловертца-теоретика:
«Как же все-таки удается этим каминчанам, не открывшим ни одной закономерности, ни одного закона природы, умеющим лишь потреблять открытое другими, как удается этим людям скорее практического, нежели творческого склада заставлять летать то, что должно летать?
