Книга Франциск Ассизский, страница 31. Автор книги Анна Ветлугина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Франциск Ассизский»

Cтраница 31

Папаша Бернардоне, обнаружив клетку пустой, пришел в ярость. Он устроил дома грандиозный скандал и даже осмелился поднять руку на свою аристократическую жену. В это время наш герой вернулся в церковь Святого Дамиана и остался там, нисколько не собираясь прятаться. Довольно скоро туда приехал отец. Франциск спокойно вышел ему навстречу и начал слушать его оскорбления и угрозы. А угрожал родитель изгнанием из родных мест. Такое действительно практиковалось. За преступление могли лишить родины. Жертвой подобного приговора немного позднее стал Данте.

Нашего героя, нашедшего отечество в небесах, такая перспектива испугать никак не могла. Он поведал отцу, что ничуть не сердится на него за побои и оковы. Более того, с удовольствием еще пострадает во имя Христа. Торговец ничего не понял, кроме одного: сына ему призвать к порядку не удастся. Тогда он решил вернуть деньги или хотя бы наказать растратчика по закону.

Для начала он обратился в городской совет. Написал письмо консулам, прося их обязать Франциска вернуть все деньги, которые тот когда-либо брал у отца. Поначалу чиновники отказывались вмешиваться в семейный конфликт, но папаша Бернардоне от бешенства был почти невменяем. Посовещавшись, консулы отправили к Франциску гонца с письменным вызовом. Наш герой ответил гонцу, что является слугой Бога, а не консулов, поэтому под власть консулов не подпадает.

Представим, как сегодня кто-то отказался бы подчиняться власти под предлогом того, что он — гражданин Царства Небесного… Можно только делать ставки, кто займется таким человеком быстрее: полиция или врачи-психиатры? В средневековой же правовой системе подобный аргумент имел силу. Люди, преследуемые властями, находили убежище в церкви. «Убежище!» — именно это слово кричал Квазимодо, унося Эсмеральду, по ошибке приговоренную к смерти за убийство. Виктор Гюго в своем романе «Собор Парижской Богоматери» опирался на подлинные тексты французских средневековых законов. В Италии, несмотря на самостоятельность и разношерстность городов-коммун, это правило тоже исполнялось. Поэтому ассизские представители власти удовлетворились ответом Франциска и сказали мессиру Пьетро: «Поскольку твой сын посвятил себя служению Богу, он более нам не подвластен».

Тогда торговец решил привлечь блудного сына к духовному суду. Он подал официальную жалобу городскому епископу, Гвидо II. Тот также отправил к Франциску посыльного с просьбой прийти и публично ответить родителю. На этот раз Франциск не мог отказаться, ведь он с пиететом относился к любому представителю духовенства. Он сказал гонцу: «К господину епископу я пойду, ибо он отец и властитель душ» [50].

Неизвестно, знал лично владыка будущего святого или нет. Слухи о странном молодом человеке, конечно же, достигали его ушей. Правда, особых бонусов такая известность не давала, скорее даже наоборот. Чрезмерный фанатизм вызывал в памяти катаров и им подобных. Впрочем, ничего ужасного епископ Франциску сделать тоже права не имел. Все, что мог сделать епископ, — это рассмотреть дело и, если самозваный Божий слуга действительно окажется виновным, передать преступника светским судьям. Вероятно, на такое развитие событий и надеялся папаша Бернардоне.

По воспоминаниям современников, владыка имел миролюбивый характер и предпочитал решать проблемы с помощью дипломатии, а не насилия. Вместе с тем он, конечно же, обладал определенной твердостью и авторитетом, иначе бы его не избрали на столь высокий пост. Франциск пришел к нему и, судя по всему, пожаловался на ужасную несправедливость. В глазах молодого пламенного неофита отец представлялся чуть ли не врагом рода человеческого, ведь он мешал духовному рыцарю совершить свой подвиг.

В ту пору 25-летний Франциск действительно ощущал себя почти в рыцарском звании. Воспитанник трубадуров простился с оружием и доспехами, но не с самой идеей служения. И даже францисканский орден на заре своего существования попал под влияние эстетики рыцарства. Основатель иногда называл себя герольдом Господа Бога, а своих сподвижников — странствующими рыцарями. Ну и, конечно, всех объединяла Бедность, провозглашенная Прекрасной Дамой.

Однако епископ не поддержал горячего возмущения будущего святого. Он справедливо заметил, что нельзя делать добрые дела с помощью чужих денег, и велел вернуть отцу украденное. Франциск, по-видимому, никогда не воспринимал ту несчастную выброшенную сумку с деньгами в таком ужасном свете. Он жил, как это сейчас принято говорить, «в своей системе координат». Поняв, что фактически совершил смертный грех, молодой человек кинулся к нежилому дому, в окно которого бросил сумку некоторое время назад. Ему повезло. Сумка никуда не делась, и он смог передать ее родителю.

Доподлинно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Может быть, прямо на суде. Но есть версии, что гораздо раньше. Оскорбленный в лучших чувствах, папаша Бернардоне не успокоился, получив назад свои деньги, и продолжал требовать суда, чтобы возместить моральный ущерб. Он жаждал публичного унижения и порицания негодного отпрыска. Кроме того, торговец знал, что горожане вовсе не сочувствуют Франциску.

Мессир Пьетро произнес обличительную речь, в которой перечислил все траты и разорения, в которые его ввел недостойный сын. Многочисленные кутежи и вечеринки, ранее одобряемые и спонсируемые отцом, теперь были возведены в разряд тяжелых преступлений. Завершив обвинение, отец приготовился слушать жалкие оправдания. Жалкие — потому что разве можно спорить с неопровержимыми фактами?

Франциск и не стал спорить. Он вообще не раскрыл рта, просто начал раздеваться. Одну за другой снимал одежды из дорогих тканей — и под ними оказалась власяница. Всю одежду он аккуратно сложил и отдал опешившему отцу. А потом (по словам Бонавентуры), «опьяненный небывалой отвагой и пылким духом, он сорвал с себя даже подштанники и предстал перед всеми обнаженный, сказав отцу так: «До сих пор я звал тебя отцом на земле, теперь же я могу с уверенностью говорить: Отче наш, сущий на небесах! ибо Ему я вверяю все мои сокровища и на Него возлагаю все надежды».

Такой жест произвел бы впечатление на публику и сейчас. Для средневекового человека, привыкшего к наглухо закрытым одеждам и строгим правилам, происходящее и вовсе выглядело как светопреставление. Наверняка толпа (а смотреть на семейные разбирательства собрался весь город) застыла в ужасе и ждала реакции епископа Гвидо II. Владыке ничего не стоило в этот момент объявить нашего героя сумасшедшим — ведь о его безумии сплетничали уже давно. И, конечно, с позором выгнать из зала суда, да и вообще куда подальше, дабы не смущал народ непотребствами.

Вместо этого пастырь поднялся со своего почетного епископского места и, подойдя к обвиняемому, обнял его. Затем снял с себя плащ, укутал Франциска и велел найти для него какую-нибудь одежду. Кто-то из слуг поделился с Божьим человеком вещами, и тот с радостью принял дар, а плащ епископа тут же передарил нищему. В этот момент многие из присутствующих перестали сочувствовать торговцу и прониклись симпатией к его сыну.

Поддержка епископа стала первой ступенью будущего официального признания. Правда, мнения историков по поводу отношения Гвидо II к возникшему позже францисканскому движению разделились. Немец Густав Шнюрер [51] считал епископа верным другом братии. По его мнению, именно епископ Ассизи в 1209 году устроил нашему герою встречу с папой Иннокентием. Францисканский исследователь Майкл Бил [52], напротив, пишет, что Гвидо удивился и не особо обрадовался, увидев Франциска с братьями в папском дворце. Его поддерживает и Пьер Сабатье.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация