Мы видим удивительную вещь: проповедуя, Франциск словно пишет сценарий грядущего спектакля, который потом сам же будет режиссировать. Только действие этой постановки происходит не на театральных подмостках, а сразу — в душах людей.
КВЕСТ ДЛИНОЙ В ЖИЗНЬ
После нескольких убедительных проповедей Франциску удалось довольно быстро собрать недостающие деньги на восстановление церкви Святого Дамиана. Помог также некий священник по имени Сильвестр, который продал по дешевке много хорошего камня. Исполнив повеление Господа, наш герой задумался, чем заняться дальше. Никаких новых знамений не происходило, но это вовсе не означало, что нужно успокоиться и вернуться к обычной жизни. В конце концов, словосочетание «дом Мой» можно применить ко всем церквям, а не только к данному храму, где с Франциском заговорило Распятие. И будущий святой начал обходить окрестные земли в поисках других разрушающихся храмов. Довольно скоро он нашел себе новый фронт работы — церковь во имя Святого Петра. Насчет нее мнения исследователей разделились. Одни считают ее ныне существующей Сан-Пьетро, расположенной в нижней части Ассизи и входящей в число построек одноименного бенедиктинского монастыря. Другие утверждают, что эта, вторая из отремонтированных Франциском церквей не сохранилась до наших дней. Их версия опирается на текст «Большой легенды» святого Бонавентуры, в которой сказано: «…он не дал телу оцепенеть в бездействии, но отправился восстанавливать церковь Святого Петра, находящуюся в большом отдалении от города». Так или иначе, восстановление Сан-Пьетро не стало заметной вехой в биографии нашего героя, в отличие от следующего объекта реставрации — церкви Божией Матери Ангелов в местечке Порциункула.
Мы уже упоминали ее в числе ассизских достопримечательностей. Это крошечная церквушка, которая ныне стоит внутри большого собора. Именно с нее началась история францисканского братства. Можно приехать в Ассизи и потрогать ее древние стены, хранящие следы работы святого каменщика. Но окружающий пейзаж, который видел Франциск, замешивая раствор и отесывая камни, навеки скрыт от нас толщей веков. Известно лишь, что она стояла посреди леса. Какие пели птицы вокруг нее? Как ночью проникал в ее окна лунный свет? Из чего складывалось ощущение мистики, заставлявшее окрестных жителей рассказывать о ней легенды? Почему именно в этом месте люди слышали голоса ангелов? Нам не узнать этого.
Маленькая неухоженная церквушка посреди леса горько тронула сердце Франциска своей беззащитностью. Особенно огорчило его то, что она была посвящена Пресвятой Деве, которой и так довелось жестоко страдать, видя крестные муки своего Сына. Конечно, он не мог при этом не вспомнить о собственной матери, с которой его разлучил глас Божий. Между тем себя он еще так и не нашел. Уже минул второй год, как он восстанавливал храмы. Новизна ощущений притупилась, а вопросы оставались. Ради чего он покинул мир, отказавшись от простого человеческого счастья? Неужели ради профессии каменщика? Тем не менее Порциункулу он чинил с особым старанием, даже с нежностью. Но работа подходила к концу, а новые горизонты не открывались. Франциск снова начал слезно молиться. По утрам он просыпался измученным, с воспаленными глазами. Он и впоследствии часто плакал от невыносимой жалости и сострадания ко всем братьям и сестрам, птицам, зверям, а главное — к распятому Христу. С этим мучительным плачем современники связывали тяжелую глазную болезнь, постигшую его в конце жизни.
Между тем обновленная Порциункула жила своей жизнью, в ней совершались нечастые службы. На одной из них Франциск услышал фрагмент Евангелия от Матфея, в котором Христос посылал своих учеников в мир. Там говорилось: «…не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (10:9—10). Слезы тут же высохли. Наш герой «пронзен был радостью несказанной» и тут же выбросил свои сандалии и кошелек, а пояс заменил обычной веревкой. В память о том случае францисканцы до сих пор подпоясывают рясы веревками.
Казалось бы, что такого особенного? Нищий сделал себя еще чуточку беднее. Ходил в дырявой обуви, а теперь ходит босиком. Какая такая ценность в этом эпизоде, чтобы его вообще описывать? Разве только кому-то вспомнится здесь древнегреческий философ Диоген, живший в бочке. Из всего имущества у него имелась лишь глиняная миска. Однажды философ понял, что можно обойтись и без нее, используя ладони, сложенные ковшиком, и торжественно выбросил свою единственную собственность. Но будет большой ошибкой сравнивать античного мыслителя с христианским святым. Мотивация Франциска здесь совершенно иная. Не достичь еще одной ступени свободы, но дословно выполнить наставление Христа.
Одна современная католическая монахиня, размышляя о Франциске, сказала: «Мы не приучены воспринимать Бога всерьез, как повседневную реальность. Поэтому и вера наша ущербна: да, кто-то где-то вроде бы есть. Но слушать Его? Да мы лучше посоветуемся с кем угодно, даже совершенно некомпетентным — соседкой, подругой, гадалкой, — чем пойдем искать ответы на свои вопросы в Священном Писании».
А Франциск ведь больше всего отличается от прочих христианских деятелей как раз по-детски наивным буквальным следованием за Евангелием. В каждый момент жизни он обращается со своими вопросами прямо ко Христу. И этот метод жизни, эту главную свою «фишку», наш герой впервые осознал именно на литургии, отслуженной в Порциункуле в праздник Святого апостола и евангелиста Матфея 24 февраля 1208 года. Так что великая радость, «пронзившая» его, имеет под собой веское основание.
Он собрался идти проповедовать по всей Италии, а может, и дальше. В одиночку — ведь единомышленников как таковых ему не попадалось, хотя люди уже частенько собирались послушать его речи или просто взглянуть на него как на диковинку. Страдал ли Франциск от одиночества? Скорее всего, да. Ведь вся его юность прошла в окружении друзей и непрерывном приятном общении. Наверное, наш герой был бы счастлив, если бы его друзья вдруг тоже захотели изменить свою жизнь, но не особенно надеялся на это. Поэтому он весьма удивился, когда апрельским вечером 1208 года к нему тайком пришел один весьма богатый горожанин, Бернард ди Квинтавалле, и объявил о своем решении «навеки разделить с Франциском его веру и его жизнь»
[56].
Неизвестно, знал ли его наш герой раньше. Вполне возможно. Знакомство даже могло оказаться долгим. Ведь был же у Франциска какой-то задушевный друг, который бродил с ним по пустынным местам и караулил у входа в пещеру. Этот человек явно поддерживал духовные поиски и метания будущего святого. Логично было бы именно ему стать первым сподвижником. Подобная мысль пришла в голову и поэту Дмитрию Мережковскому, создавшему красивую, похожую на стихотворение в прозе биографию нашего героя:
«Давний хороший знакомый, но не друг (не было у него настоящих друзей; были только застольные товарищи), мессер Бернардо да Квинтавалла, ровесник Франциска, тоже сын купца (но отец у него умер), был одним из самых богатых и знатных граждан Ассизи. Вскоре по возвращении Франциска из Губбио, в самые счастливые дни его, зазвав его однажды к себе, провел с ним Бернардо всю ночь в задушевной беседе. Очень умно, осторожно и бережно, избегая говорить об отце его (чувствуя, должно быть, что это слишком для него больное место), расспрашивал его, как и почему ушел он из мира. Когда же Франциск напомнил ему слово Господне: «Трудно богатому войти в Царство Небесное», — мессер Бернардо заговорил о себе и о своем богатстве так, что Франциск подумал было с внезапной радостью: «Не хочет ли и он сделать, как я?» — но потом усомнился: «Нет, слишком богат, знатен, счастлив, умен и… на канате плясать не умеет!» Но все-таки радовался, чувствуя, как могут они сделаться близки и нужны друг другу».
