Вернемся к брату Якопе. Конечно, дамой она была влиятельной и активной, но все же — почему мужской род? Почему бы Франциску не звать ее хотя бы «матушкой»? Ведь он же знал активных и пассионарных женщин — хотя бы даже и мадонну Ортолану деи Оффредуччо, которая ухитрилась обойти пол-Европы!
Думается, в ранг брата Джакомину возвели не за бурную деятельность, а за выдающиеся интеллектуальные способности. В итальянском гуманизме, ведущем свое начало в том числе от Франциска, бытовала следующая мысль: женщине возможно возрасти в духовном развитии, только если она преодолеет свою природу. Об этом писал поэт и педагог XV века Гуарино да Верона, призывая свою ученицу, писательницу Изотту Ногарола: «Сотвори в душе своей мужчину». Он же потом упрекнет ее: «Ты проявляешь себя такой покинутой духом, такой смиренной — настолько женщиной, что ты не отвечаешь моему высокому мнению относительно тебя»
[74].
Та же мысль в словах другого поэта и политика — Лоренцо Медичи Великолепного
[75]. Восхищаясь умом некоей дамы, он отмечает отсутствие у нее женских пороков, по его мнению, она смогла преодолеть собственное несовершенство, вырастив в себе истинно мужские качества. В Италии начиная с позднего Средневековья появился даже особый термин для обозначения женщин-интеллектуалок. Их называли «virago» от латинского слова «vir» — мужчина.
А Джакомина явно обладала неженским умом. Сохранился юридический документ, составленный ею. Это договор, заключенный с жителями одного из ее домов. Там четко по пунктам прописаны свободы и обязательства. Среди последних — предписание относиться с уважением друг к другу и к имуществу соседей, сформулированные человеком, явно разбирающимся в правоведении. Через 300 лет некоторые параграфы этого договора почти в неизменном виде вошли в римское законодательство.
Видимо, и философские беседы брат Якопа поддерживала с легкостью. И тем самым убедила Франциска в том, что преодолела в себе все женское. А значит, дружеским общением с ней можно было наслаждаться без опаски. Ей позволялось то, что никогда не было позволено Кларе.
С Джакоминой связан совершенно францисканский сюжет, описанный в «Большой легенде» святого Бонавентуры. Наш герой как-то раз подарил римской даме ягненка. Считается, что в подарке заключался символ Спасителя и Его страданий. Может и так, но если вспомнить, что Франциск часто спасал всякую живность, продающуюся для еды, возможно, он просто пристроил малыша к богатой даме не из аллегорических соображений, а просто по доброте душевной. Ягненок вырос в барашка и сильно привязался к Джакомине, сопровождая ее повсюду, будто верный пес. Хозяйка постоянно вычесывала его — и со временем накопилась изрядная гора шерсти, из которой и получилась та самая фуфайка с элементами власяницы.
Франциск очень дорожил обществом брата Якопы. Видимо, она умела не только философствовать, но и облегчать его физические страдания. Именно о ней он спросил, когда почувствовал близость смерти. К ней послали гонца, но она уже и так спешила к своему другу, непостижимым образом догадавшись о критическом ухудшении его здоровья. Она была рядом в последние минуты жизни.
Кем он был для нее? О том не сохранилось ни строчки. Но зато мы знаем, какие вещи она привезла для погребения, и одна из этих вещей говорит больше, чем самое подробное письмо. Вместе с погребальной тканью и саваном Джакомина взяла с собой совершенно чудесный платок из двух шелков — красного и белого. Посередине его красовалась богатая вышивка, изображавшая фамильных львов семейства Сеттесоли, а в углах, вышитое незаметно и тонко, виднелось слово «любовь». Брат Якопа не вышивала буквы специально. Она просто сделала платок из своей свадебной фаты. Этим символом невинной и вечной любви она отерла предсмертный пот с лица своего святого друга.
Джакомина деи Сеттесоли умерла спустя 13 лет после смерти Франциска, и произошло это в его родном Ассизи. Сначала ее похоронили в церкви Святого Георгия, затем устроили новую гробницу в фундаменте базилики имени ее друга в монастыре Сакро-Конвенто. Уже в XX веке (1932 год) ее останки снова перезахоронили, и теперь брат Якопа спит вечным сном при входе в крипту с гробницей святого Франциска. На ее надгробном камне высечена латинская надпись «Fr. Jacoba de Septemsoli» («брат Якопа деи Сеттесоли»), а под ней дополнение: «Hie requiescat Jacopa sancta nobilisque romana» («Здесь покоится Якопа, святая и благородная римлянка»).
Так снова рядом с нашим героем оказалась блаженная Якопа, а не святая Клара, которая похоронена в собственной базилике Санта-Кьяра, расположенной в нескольких кварталах от базилики Сан-Франческо. А печенья мостаччоли, которые она пекла Франциску, до сих пор популярны в Италии. Они очень просты: грубая мука, перемешанная с медом, иногда можно добавить в тесто горячего вина. Их пекут без всякой связи со святым из Ассизи, да они и появились намного раньше его, и уж точно их придумала не Якопа. Но форма их весьма францисканская: птички, барашки, иногда ангелы. Продаются они часто в деревянных ящичках и хорошо хранятся без всяких консервантов. Можно съесть не все, а потом, через некоторое время, еще раз открыть ящичек и снова ощутить вкус вечной и простой францисканской радости.
МОНАСТЫРЬ В МИРУ
Джакомина деи Сеттесоли разделяла идеи Франциска, но имущество свое продавать все же не стала, ограничившись благотворительностью. Правда, в последние годы, уже после смерти Франциска, она, оставив все единственному сыну (второй к этому времени скончался), переехала в Ассизи и вела крайне скромный образ жизни.
Нет сведений о ее официальной принадлежности к францисканцам, но именно такие люди, как она, в дальнейшем составили третий, самый необычный орден святого Франциска — орден терциариев
[76], то есть «третьих». Такое название показывает иерархию этого ордена по отношению к первому — мужскому и второму — женскому. Третий орден предназначался для людей, желающих принять обеты и духовность францисканцев, но не уходить из мира. Для них Франциск специально адаптировал свои «Правила». Эти люди могли иметь семью и имущество, но им запрещалась любая роскошь и предписывались очень строгие моральные нормы.
Изначально терциариев называли «ассизскими кающимися», они возникли стихийно под влиянием проповедей Франциска и приносили немалое беспокойство церковным властям — прежде всего уже упоминавшемуся епископу Гвидо II. Можно представить себе его чувства: только что он не знал, как отчитаться Риму о новоявленных апостолах, которые упорно занимаются аскетическими подвигами у всех на виду, не желая уходить ни в один из существующих монастырей. Потом происходит странный скандал с юными красавицами из семьи Оффредуччо. Епископ находит приличный выход и из этой ситуации, разрешив фанатичным девицам и их родственницам поселиться в Сан-Дамиано. Но потом он видит, как из-за Франциска собираются в братства уже целые семьи с детьми и домочадцами. И их совершенно невозможно причислить к какой-либо категории, кроме еретической секты. Постепенно на них начинают смотреть косо уже светские власти, ведь непонятные «кающиеся» беспокоят соседей своими собраниями. Но проходит чуть больше десяти лет, и все меняется. В 1221 году Франциск официально утверждает новый Третий орден. И люди вдруг обращают внимание на чрезвычайную честность «ассизских кающихся». Их начинают приглашать быть арбитрами в сложных спорах, с ними советуются, им предлагают доверять городское имущество. Уже после смерти Франциска к концу XIII века терциарии распространятся по всей Италии и за ее пределами и даже получат льготы от властей. Например, их освободят от военной службы, а также от гражданского форума. Все связанные с ними судебные разбирательства, если таковые возникнут, будет разбирать не светский, а церковный суд. И они получат право совершать евхаристию при закрытых дверях в своих часовнях, как настоящие монашеские общины.
