В переводе с греческого Acirovpyia — «служение», «общее дело», «народное действо». В этом смысле прихожане начала XX века, порой не понимающие на мессе ни одного слова, действительно больше походили на зрителей в концертном зале, чем на верующих. Эффект усугублялся пышностью музыкального оформления, часто написанного в стиле классицизма. А ведь эстетические идеалы эпохи Просвещения, создавшей классический стиль в музыке, совершенно не соответствовали христианскому восприятию мира.
Сейчас в католических церквях звучит много современных песнопений. Они тщательно отбираются литургической комиссией и представляют собой сплав интонаций древнего григорианского хорала и музыки той страны, где происходит богослужение. Также есть специальные мессы с участием детей и молодежи, с ритмичными запоминающимися песнями. Молодые люди поют их под гитару не только в церкви, но и в паломничествах и на молодежных встречах, которые проходят по всему миру.
Другим важнейшим постулатом Второго Ватиканского собора стали изменение отношения католицизма к другим конфессиям и религиям в лучшую сторону. Именно после собора стали возможными развитие католическо-православного диалога и выход его на новый уровень. В частности, впервые в истории папа римский лично встретился с Патриархом Московским и всея Руси.
Далеко не все католики восприняли Второй Ватиканский собор позитивно. Некоторые усмотрели в нем отход от традиций. Особенно это касалось изменения положения священника во время мессы. Раньше он служил спиной к верующим, глядя на алтарь, а теперь его развернули лицом к пастве. В этом опять-таки можно усмотреть и дешевый популизм, но также и возвращение к неформально-общинному духу первых веков христианства, о чем мечтал в начале XVIII столетия святой Франциск.
Францисканцы XX века старались возродить этот евангельский дух еще до Второго Ватиканского собора, но именно на соборе их начинания поддержали официально. На волне этих позитивных событий во францисканском ордене наконец заговорили о пересмотре приоритетов важности биографических источников Франциска. Возник вопрос: почему при изучении исторической личности во главу угла ставятся «легендарные» биографии, а не собственные тексты святого? Разве может кто-то рассказать о человеке и его окружении достовернее, чем он сам?
Логично. Тем не менее в течение семи предыдущих веков такая очевидная мысль не приходила в голову францисканским исследователям. Во всяком случае, ее никогда не выносили на официальное обсуждение. Как-то само собой подразумевалось, что Франциска следует почитать, но не читать. Словно его собственное творчество могло испортить впечатление от светлого облика святого. Откуда же пошла такая традиция?
В какой-то степени ее создал сам Франциск. Он называл себя «неучем и простецом» и не приветствовал книжную премудрость, называя ее «любознайством». Понятно, что такое заявление не может не коробить интеллектуалов, которых в ордене всегда было много.
Тогда возникает вопрос: почему эти интеллектуалы стали францисканцами? Чем провинциальный полуграмотный человек смог привлечь их?
«Простец» Франциск на самом деле оказывается вовсе не прост. Да и с чего быть деревенским дурачком человеку, стремившемуся в высший свет тогдашнего общества? Ведь в юности наш герой мечтал сделаться рыцарем и произвел немало полезных усилий, приблизивших его к мечте. Он умел находить нужных людей, смог устроиться в услужение к одному из самых знатных людей своей округи — Готье де Бриенну
[15]. К тому же Франциск хорошо знал творчество модных в то время прованских трубадуров. А это — очень важный пласт культуры, повлиявший на многих поэтов, вплоть до Данте.
Испытав интеллектуальные радости высокого уровня, Франциск без сожалений закрывает этот гештальт. Крылья поэтического вдохновения безнадежно проигрывают сравнение с крыльями ангелов, а эмоциональная суета подъемов и спадов может питать лишь гордыню.
Обратившись, Франциск четко видит огромную разницу между боговдохновенным знанием и потугами разума, между духом закона и его буквой. Духовно недалекому человеку большая ученость не принесет ничего, кроме суетности и гордыни.
Но было бы глубокой ошибкой считать, будто бы святой из Ассизи призывал своих учеников к тьме невежества. Известна легенда, в которой он велит отдать единственную Библию старушке, дабы та продала дорогой фолиант и купила себе еды. Эта история о доброте Франциска и его независимости от материальных ценностей, а вовсе не про плохое отношение к грамотности.
О книгах есть строки в одном из его «Посланий»: «…мы, призванные к божественным служениям, должны не только слушать и исполнять то, что говорит Бог, но, чтобы укоренилась в нас высота Творца нашего и наша Ему послушность, должны мы хранить священные сосуды и богослужебные книги, заключающие в себе Его святые слова». И когда в орден пришел Антоний Падуанский, именно Франциск велел ему учиться, поняв, что этот юноша — ученый от Бога и такому человеку знания никогда не станут соблазном.
Еще убедительнее свидетельствуют о просветительской направленности мировоззрения нашего героя имена тех самых интеллектуалов: Данте, Петрарка, Роджер Бэкон, Уильям Оккам, Бертольд Шварц, считающийся изобретателем пороха, сатирик Франсуа Рабле… Список можно продолжить. Да и неослабевающий интерес к личности святого Франциска у людей различной культуры и вероисповедания тоже плохо сочетается с невежеством.
Получается, ограниченностью страдал вовсе не Франциск, а его современники, испугавшиеся «корявости», а точнее, чрезмерной самобытности его «Писаний». Так оно и было, но средневековых церковнослужителей легко понять, если хорошо представить себе время, в которое они жили.
ОПАСНОЕ ВРЕМЯ
Слово «Средневековье» похоже на картинку — яркую, но плоскую, лишенную перспективы, как миниатюры тех времен. Каждый воспринимает эту эпоху по-своему, но почти все — неравнодушны. Очень часто нарицательный смысл ее названия негативен, он — синоним ограниченности, необразованности, варварства, всего того, что вроде бы уже преодолено в наше время, этакая страшилка, которую ни в коем случае нельзя допустить вновь. Другая крайность — огульная романтизация эпохи, перевод средневековых реалий в плоскость рыцарских баллад. В такой мир, наоборот, хочется уйти, что и делают толпы подростков, занимающихся историческими реконструкциями и ролевыми играми.
Правда не посередине. Она вообще не имеет отношения к плоским картинкам. Начать с того, что под Средневековьем подразумевают целое тысячелетие. Да, в этих долгих десяти веках было нечто общее — и это в первую очередь христианство, скрепившее собой не только эпоху, но и различные народы Европы. Однако правление Юстиниана I сильно отличается от времени империи Карла Великого, так же как и Крестовые походы — от Гуситских войн. Неповторимый вкус времени придают простые люди со своим менталитетом и особенностями быта. От средневековых жителей осталось слишком мало личного, особенно от живших в ранние века. Можно прочитать лишь официальные послания пап и королей, законы, реестры и прочие прикладные либо богословские тексты. Потому складывается впечатление, будто те времена не имели тонкой и разнообразной интеллектуальной жизни, которая привычна нам. Будто только и спорили, что о количестве ангелов на кончике иглы. Но ведь так не может быть. Без постоянного и мощного мыслительного процесса не смогла бы возникнуть средневековая философия, поднявшая многие, актуальные и поныне, вопросы. Не появились бы Данте и многие другие, в том числе наш герой, Франциск.
