Дальше — Москва, учеба в университете, где «граф успел окончить курс, успел сблизиться со многими людьми, достойными приязни».
Герой и внешне похож на Станкевича: «Граф был высок, статен, умен, бледен, черноглаз, черноволос, богат…» У него есть друг Мануил, ему он поверяет все свои тайны. Был такой верный друг и у Станкевича — Януарий Неверов, который, как и Мануил, вскоре уехал на службу в Петербург.
Но главное, пожалуй, не в сходстве биографических деталей, а в близости духовного, нравственного пути героя «Нескольких мгновений…» и самого Станкевича.
Из повести мы узнаем, что граф Т*** «испытывает» жизнь. Его интересуют «не кресты, не чины, не блистательное положение в обществе; нет!». Его занимает иное: «Душа его жаждала познаний; здесь думал он удовлетворить святому стремлению к истине, найти руководителей и спутников, заключить с ними союз братства и рука в руку переплыть житейское море, победить его бури, укротить безумные волны. Да! Сильно воздымали грудь его эти думы; душа его была открыта миру и людям».
«Без любви слабеет вера, чувство долга становится тяжким бременем, жизнь — мучительною борьбою», — говорит граф.
И тогда он решается испытать одно средство для успокоения своей души. «Он решился честной и трудной деятельности посвятить жизнь свою, как прежде думал посвятить наукам. Занять значительное место в обществе, быть на нем олицетворенною справедливостью, водворять вокруг себя благо — вот к чему он теперь стремился! Желая приготовить себя к этому подвигу, он отправился за границу, был в Германии, Англии, Франции, Италии, изучал людей, общества… Но болезнь души не проходила и произвела наконец опасное расстройство в организме… Глубоки, страшны были эти раны!»
Станкевич тоже прошел подобный путь. После окончания университета он занимался практической деятельностью в качестве почетного смотрителя уездного училища. Однако Станкевич, как и его герой, вскоре оставляет это дело. Потом будут поездка за границу, учеба в Берлинском университете, лечение у известных зарубежных докторов. Возвратиться в родные края графу, как и автору повести, уже не было суждено.
И все же граф Т*** не похож на разочаровавшегося человека, его тянет к веселью, людям, любви, он ищет свою пристань в искусстве и в музыке. Станкевич, обладавший тонким музыкальным вкусом и прекрасно исполнявший на фортепиано произведения Бетховена, Шуберта, Моцарта, наделяет героя повести вдохновением, стремлением к прекрасному.
Если оценивать повесть в художественном плане, то следует сказать, что получилась она несколько шероховатой. Однако этот огрех можно списать на молодость автора. Ведь Станкевичу было тогда всего лишь 20 лет. Тем не менее первая часть повести отличается конкретностью и достоверностью, в ней сделана попытка создать реальный образ молодого русского дворянского интеллигента 1830-х годов с его социальными и нравственно-философскими проблемами. Вторая половина повести (части II и III) представлена отдельными фрагментарными эпизодами и сценами. Здесь использованы характерные романтические приемы: недосказанность, окружение переживаний и поступков героя ореолом таинственности, библейскими мотивами.
Однако это нисколько не повлияло на то, что повесть «Несколько мгновений из жизни графа Т***» получила положительные отзывы критиков. Один из них — университетский профессор Станкевича Надеждин отмечал, что повесть «представляет избранный момент жизни как развитие идеи, как решение умозрительной задачи». Лестную оценку заслужил Станкевич от известного издателя и журналиста А. А. Краевского. А мнение Краевского, вернее, его «Литературных прибавлений» к газете «Русский инвалид», считалось авторитетным.
Сам же автор, искренне не считая себя литератором, скептически отнесся к своему произведению. «Я не ослеплен и знаю, что из многочисленных повествователей русских, которых не терпит душа моя, Зарич едва ли не худший. Я говорю это без всякого жеманства». И в этих словах мы вновь видим Станкевича, его незаурядную, но скромную натуру.
В апреле 1835 года Станкевич начал трудиться над переводом большой статьи Жозефа Вильма «Опыт о философии Гегеля», опубликованной во французской газете «Ревю Германике». И хотя работа несколько подзатянулась, тем не менее статья была переведена и в том же году увидела свет в тринадцатом и пятнадцатом номерах «Телескопа». Это была первая серьезная работа о Гегеле и его философии, появившаяся в российском периодическом издании. А Станкевич стал первым популяризатором учения великого немецкого философа в России.
Надо сказать, что в период редакторства Белинского в «Телескопе» Станкевич был в курсе всех редакционных дел. В письмах, адресованных непосредственно Белинскому, он ободряет редактора, хвалит или, наоборот, ругает его критические статьи. «Впрочем, «Телескоп» довольно интересен, — сообщает он Белинскому, — тем более, что в нем изредка пробивается душа и истина…»; «Я перебираю «Телескоп» и жду твоей беседы, — пишет он в другом письме, — вот он кулак, все сокрушающий». Еще в одном послании Станкевич с восторгом рассказывает, как он с «жадностью хватался за неуклюжую книжку («Телескопа». — Н. К.), рвал ее толстую бумагу и — не читал, а слушал Белинского».
В тот период Станкевич переводит статью французского историка Франсуа-Огюста Минье «Лютер на Вормском сейме», которая публикуется в очередном номере журнала.
Наверное, сотрудничество Станкевича с «Телескопом» продолжалось бы и дальше, но 22 октября 1836 года журнал был запрещен. И не кем-нибудь, а самим царем Николаем I. Поводом для его закрытия послужила публикация в пятнадцатом номере «Философического письма» П. Я. Чаадаева, которое, по выражению Герцена, было подобно выстрелу в темной ночи. Кстати, в этом же номере было напечатано окончание статьи Жозефа Вильма «Опыт о философии Гегеля», перевод которой сделал Станкевич.
«Философическое письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. Пожалуй, после грибоедовского «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое бы имело такое сильное впечатление на общество. По сути, это письмо — горькая исповедь человека, задыхающегося в атмосфере рабства и крепостнического строя. Чаадаев писал о нравственном законе, р стремлении к нравственному совершенствованию, о проблеме свободы.
Против издателя, автора и ближайших сотрудников были приняты достаточно жесткие меры. Издателя «Телескопа» Надеждина арестовали и сослали в Сибирь, в далекий Усть-Сысольск. Цензора Болдырева, допустившего публикацию «Философического письма», отстранили от должности и отправили в отставку. Чаадаева официально признали сумасшедшим и взяли под особое наблюдение.
Перепуганный происшедшим, министр народного просвещения С. С. Уваров, подобно агенту Третьего отделения, сообщал шефу жандармов графу Бенкендорфу: «некий Белинский» был «самым доверенным лицом» Надеждина, следовательно, у него могут иметься бумаги и другие улики, которые интересовали следственные органы. В связи с этим Бенкендорф предлагает московскому генерал-губернатору произвести обыск на квартире критика.
Прямо при въезде в Москву Белинского, а он возвращался из Тверской губернии, задержали и представили обер-полицмейстеру. Но «при тщательном осмотре всего в имуществе Белинского ничего сумнительного не оказалось».
