Письмо Станкевича брату Ивану также датировано 1 ноября:
«…Я сегодня не могу писать к тебе много. Благодарю тебя, мой милый! Теперь смело можешь писать и говорить мне обо всем. Не бойся никогда поразить меня: в ней я потерял не ту, которую любил, но которой жизнь, может быть, сделал бы безотрадною. Судьба кончила все, как обыкновенно кончает: она разложила вину. Ее память освещает душу мою, которую сушила неестественность моего положения; я хотел бы долее удержать образ ее, который потускнел в моей памяти. Милый брат! Нам осталось идти вперед!»
Как видно из писем, Станкевич тяжело, но мужественно пережил смерть близкого человека. А именно таким человеком для него была Любовь Бакунина. Что бы потом о их отношениях ни говорили…
Они познакомились в первых числах марта 1835 года на одном из вечеров в гостеприимной семье Бееров. В тот период, как уже рассказывалось в одной из предыдущих глав, Станкевич находился в добрых отношениях с сестрой Алексея Беера Натальей. Он действительно ее любил, но как сестру. Не более. Однако Наталья рассчитывала на совершенно другие отношения. Шло время, но ничего не менялось. Чувствуя, что ей не удастся влюбить в себя Станкевича, она сделала щедрый жест, познакомив его со своей ближайшей подругой, старшей из сестер Бакуниных Любинькой. По сути, Наталья их сосватала, о чем потом написал Станкевич в одном из писем.
Впрочем, попытаемся выстроить хронику их дальнейших встреч и расставаний. 9 марта 1835 года Станкевич не без радости сообщал из Москвы Неверову:
«Я эти дни был очень развлечен; каждый день собирался писать к тебе, даже имел потребность, но разные разности отвлекали. Во-первых, здесь были Бакунины — Любовь и Татьяна с отцом… Весело прошли эти дни: бескорыстно любуешься этими девушками, как прекрасными созданиями божьими, смотришь, слушаешь, хочешь схватить и навсегда при себе удержать эти ангельские лица, чтоб глядеть на них, когда тяжело на душе… еще хочешь… Последний вечер мы провели с ними в собрании очень весело. Если б ты знал тысячу разных ощущений, через которые мне случалось пройти в один день! Но это рассказывается только на словах. Сделай милость, только не подумай, что я влюбился: ей-богу, нет!»
Возможно, автор письма и не кривил душой. Однако стрелы Амура попали ему в самое сердце. Между Станкевичем и Любовью Бакуниной завязалась теплая дружба, которая вскоре переросла в любовь — чистую, трогательную, возвышенную и мучительную. Произошло, собственно, то, о чем прежде мечтал Станкевич.
Любинька (так называли ее все, кто знал), по воспоминаниям современников, хотя и не славилась внешней красотой, зато была богата красотой душевной. Она довольно хорошо разбиралась в философии Канта, Фихте, Шеллинга и способна была поддержать разговор на любую тему. Она могла говорить о музыке, искусстве, литературе. Девушка знала несколько языков, умела музицировать. Все это духовно роднило ее со Станкевичем, его душой. Любинька стала для него «кротким ангелом мира, который послан украсить жизнь». Познакомившись с ней у Бееров, Станкевич захотел побывать в Прямухине.
Имение Бакуниных к этому времени стало притягательным центром для многих молодых людей. Образованные, прекрасно воспитанные, милые и неглупые молодые девушки придавали прямухинскому дому аромат изящества и интеллектуализма. Вот как отзывались о Бакуниных современники: «Это замечательное семейство, состоявшее из нескольких сестер и братьев, — писал И. И. Панаев, — принадлежало к исключительным, небывалым явлениям русской жизни. Оно имело полуфилософский, полумистический немецкий колорит».
В конце октября 1835 года состоялась первая поездка Станкевича в имение Бакуниных, что находилось в селе Прямухине Тверской губернии. Приветливое и доброжелательное семейство во главе с хозяином Александром Михайловичем Бакуниным встретило Станкевича как самого дорогого и желанного гостя. Ему оказывалось всяческое внимание. В этом не было ничего удивительного: отец Любиньки видел в Станкевиче своего будущего зятя.
Однако сама Любинька, хотя в душе и отвечала взаимностью молодому философу, была с ним крайне сдержанна и ничем не выдавала своих чувств. Видимо, это было связано с тем, что к ней уже как-то сватался офицер, и они были даже помолвлены. Но потом жениху показали от ворот поворот.
И все же сдержанность Любиньки по отношению к Станкевичу вскоре прошла. Общность взглядов, убеждений, восторженных настроений сделала их отношения еще более доверительными и близкими. Сегодня трудно сказать, о чем говорили тогда Станкевич и Любинька на балконе бакунинского дома или в саду в промерзлой беседке; на прогулках вдоль извилистой реки Осуги или в ночной тишине при свете холодных звезд. Но, вне всякого сомнения, говорилось немало тех самых слов, которые каким-то особым теплом согревают каждое влюбленное сердце. А те промозглые осенние дни были для них самыми сладкими и жаркими.
Их роман протекал и в Москве, и в Прямухине. А когда они расставались, то он продолжался в письмах, которые Станкевич писал своей возлюбленной из Удеревки, Острогожска, Воронежа… Письма эти пронизаны искренностью и нежностью. По чистоте и поэтичности чувства их, безусловно, можно смело отнести к лучшим образцам любовной эпистолярной лирики не только эпохи, в которой жили наши герои, но и всех последующих периодов. Впрочем, письма нужно не пересказывать, а читать.
«Сегодня такое очаровательное утро, — пишет Станкевич своей возлюбленной. — Солнце делает на меня всегда приятное впечатление, оно отогревает душу: так всему веришь, всего надеешься, пробуждается старое суеверие, старая доверчивость к судьбе и чудесам в божьем мире. Первая мысль о Вас: в этом чудесном свете Вы являетесь мне тихим, кротким ангелом мира, который послан украсить жизнь мою, расцветить ее радужным цветом любви.
Знаете ли, есть минуты, в которые мне странно бывает представить нас вместе в простых, близких, людских отношениях. Вы мне казались так святы, так недоступны. Вы были для меня видимое Провидение, видимое божество. Я не думал, чтобы судьба могла соединить нас когда-нибудь — и вместе питал суеверную надежду на ее милости. И если бы мы не узнали, что необходимы друг другу, все-таки жизнь моя протекла бы под сенью Вашего образа; все святое и прекрасное внушено было бы Вами. И теперь, когда нам предстоит вечный, неразрывный союз, Вы всё остаетесь для меня так же святы; я с таким отрадным чувством благоговения сознаю всё Ваше превосходство надо мною, с таким упоением готов преклониться перед Вами — душа нуждается в этом видимом божестве, ей необходимо в живом образе увидеть мир и любовь, которые потемнели во вселенной!
Зачем я теперь не с Вами? Эти прекрасные дни, эта жизнь, которая пробуждается в природе, были бы для меня вдвойне упоительны — мы бы любовались на чудесный колорит весеннего неба, ощущали живее биение вечной любви в природе!»
Станкевич едва ли не каждый день пишет своей возлюбленной. Его письма полны глубоких мыслей, в них ощущается трепетное дыхание любви: «Для любви забываются все отношения жизни, все связи, все обязанности; она разрывает все оковы. Я не столько бы уважал, любил Вас, если б Вы не сохранили этой привязанности к людям…»
