Странно читать шовинистические тексты, написанные, казалось бы, образованным человеком. Наверное, он знал высказывание Шопенгауэра о том, что белые — это хорошо выцветшие негры, и это не просто слова. Неслучайно Набоков назвал Анучина увлекавшимся антропологией журналистом. Голоса возмущения слышались, но в хор они не слились. Вот так, например, высказалась М. И. Цветаева: «Памятник Пушкину есть живое доказательство низости и мертвой расистской теории, живое доказательство — ее обратного. Пушкин есть факт, опрокидывающий теорию. Расизм до своего зарождения Пушкиным опрокинут в самую минуту его рождения»
[165]. М. О. Вегнер писал более определенно: «…но вся его статья в целом для нас совершенно неприемлема. Анучин исходил из таких взглядов, из которых впоследствии махровым цветом распустились современные фашистские расовые теории, в корне антинаучные и глубоко вредные»
[166].
К столетию со дня рождения Пушкина Анучин выпустил книгу, изложив в ней результат предпринятого им поиска родины А. П. Ганнибала. Знаменитый антрополог первым устремился на поиск населенного пункта, в котором родился прадед поэта, места, где проросли корни генеалогического древа Ганнибалов. Вероятнее всего, об Абиссинии Анучин прочитал в книге Я. К. Грота, впервые опубликовавшего неполный текст Сокращенного перевода копии «Немецкой биографии»
[167], весь текст появился лишь в 1903 году
[168]. О Логоне Анучин мог узнать из Прошения о грамоте на дворянство и фамильный герб, его сокращенный текст в 1891 году напечатали А. П. Барсуков и П. И. Бартенев
[169]. Анучин решил, что достаточно взять географические карты Абиссинии и на них отыскать город Логон.
«Полагая, что в данном случае, — пишет Анучин, — для первоначальной ориентировки, всего полезнее могут быть сведения и указания, исходящие от специалистов, ближе знакомых с географией и историей Абиссинии, я обратился к известному знатоку северо-восточной Африки, профессору Пауличке, и новейшему французскому путешественнику по северной Абиссинии Saint-Yves»
[170]. Анучину консультанты указали на селения Лого, названное им городом «Логон», и Леготе, но ни то, ни другое Логоном не были, и все же автор делает следующий вывод:
«Все сказанное достаточно оправдывает сомнение, чтобы чистокровный негр, переселенный из Африки в Европу и предоставленный здесь влиянию воспитания, мог проявить в такой степени свои способности, в коих их проявил Ибрагим Ганнибал, чтобы из сыновей этого негра, мулатов, оказался один (Иван Абрамович), составивший себе почтеннейшую известность не только своей храбростью, но и своим талантом, как администратор, чтобы, наконец, правнук этого негра, А. С. Пушкин, отметил свою эпоху в литературно-художественном развитии европейской нации и приобрел себе славу великого поэта. Число негров и негритянок, привезенных в разное время в Западную Европу, а отчасти и в Россию, составляло, вероятно, тысячи; многие из них, несомненно оставили по себе потомство, в виде разнообразных помесей, и тем не менее ни об одном из этих темнокожих не сохранилось памяти, ни один из них ни сам, ни в своем ближайшем потомстве не заявил о себе ничем выдающимся, — по крайней мере в области литературы, науки, живописи, техники. Все это заставляет сомневаться в негритянском происхождении Ибрагима Ганнибала и побуждает отнестись с особым вниманием к вопросу о вероятной его родине»
[171].
Совестно за академика Анучина, вербовавшего факты, даже не вербовавшего, а притягивавшего, мистифицировавшего, фальсифицировавшего. Разумеется, у него ничего не получилось и получиться не могло. Абиссиния (Эфиопия) населена значительным числом христиан, в представлении Анучина ее народ был более развитым, чем в других государственных образованиях Африки, кроме Египта. Ему очень хотелось поместить родину предков Пушкина в Абиссинию, но не в Экваториальную Африку, где жили «дикие» племена. Устремляя свой взор на предполагаемую родину Ганнибала, он мог хотя бы бегло познакомиться с историей Эфиопии, убедиться, что в конце XVII века ни одна часть ее территории не находилась под властью турок или португальцев, именно в это время она имела достаточно сил, чтобы на нее опасались устраивать набеги. А значит, в том случае, если бы родиной юного Ганнибала действительно была Эфиопия, он не мог бы оказаться ни похищенным, ни заложником, в то время как насильственная отправка арапчонка из родного города в далекую Турцию в доказательстве не нуждается, но об этом ниже.
Эфиопская (абиссинская) версия Роткирха, подхваченная Анучиным, оказалась живучей, сравнительно недавно ею упорно занимались журналист-африканист Н. П. Хохлов
[172], известный пушкинист И. Л. Фейнберг
[173], были и другие. Если внимательно проанализировать работы сторонников этой версии, то станет очевидным, что при рассмотрении Эфиопии в современных границах именно они эфиопскую версию и расшатали. Хохлов обнаружил, что анучинский город «Логон» — деревня Лого, и никакого Лотона там не отыскал
[174]. Однако памятники А. С. Пушкину на территории Эфиопии поставлены были.
Первый удар по эфиопской версии нанес В. В. Набоков. В опубликованном в 1964 году исследовании он писал о книге Д. Н. Анучина «А. С. Пушкин (Антропологический эскиз)»:
«В работе, стоящей ниже всякой критики в том, что касается истории, этнографии и географической номенклатуры, увлекшийся антропологией журналист Дмитрий Анучин сообщает, что, поговорив с французским путешественником Сент-Ивом и профессором Пауличке (речь идет, видимо, о Филиппе Пауличке), он пришел к выводу, что «L» (так Набоков обозначил Логон. — Ф. Л.) — это город и область, расположенные на правом берегу реки Мареб в провинции Хамазен. У «Логго», предполагаемого Пауличке (со слов Анучина), равно как и итальянской картой 1899 г.
[175] (которой я не видел), и «Лого» Солта (которое нам предстоит рассмотреть) каким-то образом по ходу комментариев и выводов Анучина вырастает хвост сперва в виде «t», а потом в виде «п», чего не происходит ни в одном из моих «L», поэтому здесь я с Анучиным расстаюсь и пускаюсь в самостоятельные поиски»
[176].
