Завершая образование в Париже, историк, этнограф и социолог М. М. Ковалевский отыскал в архиве эти письма и снял с них копию; декабрист М. И. Муравьев-Апостол и дочь декабриста П. Н. Свистунова М. П. Свистунова доставили их в редакцию журнала «Русская старина».
В начале «Арапа Петра Великого» автор рисует картину Франции, представившуюся герою романа:
«По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа: пример был заразителен. На ту пору явился Law (Джон Лоу. — Ф. Л.); алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей.
Между тем общества представляли картину самую занимательную. Образованность и потребность веселиться сблизили все состояния. Богатство, любезность, слава, таланты, самая странность, всё, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностию. Литература, Ученость и Философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мнениями. Женщины царствовали, но уже не требовали обожания. Поверхностная вежливость заменила глубокое почтение. Проказы герцога Ришелье, Алкивиада новейших Афин, принадлежат истории и дают понятие о нравах сего времени»
[259].
Герцог Филипп Орлеанский (1674–1723), регент Франции (1715–1723) при малолетнем Людовике XV, дал согласие на обучение Абрама Арапа во Франции; Пале-Рояль был его резиденцией. С финансистом Джоном Лоу мы встретимся чуть позже. Герцог Арман Ришелье (1696–1788), маршал Франции, упоминается Пушкиным в «Пиковой даме». Афинский полководец V века до Р. X. Алкивиад прославился безнравственностью.
И Петр I, и царская свита оказались в совсем другой Франции. Пушкин не выдумал описанного им общества, но не в это общество попали русские ученики и среди них Абрам Петров.
26 апреля 1717 года Петр I прибыл в Париж, под этой датой в расходных книгах появилась следующая запись: «26-го, переехав 6 миль, обедали в Сендени, 2 мили от Парижа, и тут были до вечера, понеже его величество от того места был в близости, заплачено за обед и за питье и камору всего 36 ливров 7 штиверов. Тогож числа, приехав в Париж, заплачено за корету, в которой ехали от Тюлереи до Л отель Деледигнер (отель «Ледигьер». — Ф. Л.), в котором его величество стоял, 4 ливра»
[260]. Утром 27 апреля русского царя посетил регент Франции герцог Филипп Орлеанский, через день состоялась аудиенция у малолетнего Людовика XV.
«В мемуарах Сен-Симона, — пишет И. Й. Фейнберг, — которые являются, как принято считать, важнейшим источником для истории того времени, описана встреча, визит малолетнего короля Людовика XV. Мальчика привезли к Петру, который перебрался из Лувра, где ему не понравилось, в отель «Ледигьер». Тут Петр, желая преодолеть церемонии и проявить внимание — он любил детей, — взял на руки, принял из кареты короля Людовика XV и сказал ставшие знаменитыми слова: «Всю Францию на себе несу»
[261].
Царь не пожелал жить в торжественно-обременительной атмосфере Лувра. О встрече двух суверенов Петр I писал 2 мая 1717 года жене Екатерине Алексеевне:
«Объявляю вам, что в прошлый понедельник визитовал меня здешний каралища, которой палца на два более Луки нашева, дитя зело изрядная образом и станом, и по возрасту своему доволно разумен, которому седмь лет»
[262].
Луи де Рувруа Сен-Симон (1675–1755), герцог, член Совета регентства при малолетнем Людовике XV, неоднократно встречавшийся с Петром I в Париже, нарисовал превосходный портрет русского самодержца:
«Петр I, царь Московии, как у себя дома, так и во всей Европе и в Азии приобрел такое громкое и заслуженное имя, что я не возьму на себя изобразить сего великого и славного государя, равного величайшим мужам древности, диво сего века, диво для веков грядущих, предмет жадного любопытства всей Европы. Исключительность путешествия сего государя во Францию по своей необычайности, мне кажется, стоит того, чтобы не забыть ни малейших его подробностей и рассказать об нем без перерывов…
Петр был мужчина очень высокого роста, весьма строен, довольно худощав; лицо имел круглое, большой лоб, красивые брови, нос довольно короткий, но не слишком, и на конце кругловатый, губы толстоватые; цвет лица красноватый и смуглый, прекрасные черные глаза, большие, живые, проницательные и хорошо очерченные, взор величественный и приятный, когда он владел собой; в противном случае — строгий и суровый, сопровождавшийся конвульсивным движением, которое искажало его глаза и всю физиономию и придавало ей грозный вид. Это повторялось, впрочем, нечасто; притом блуждающий и страшный взгляд царя длился лишь одно мгновение, он тотчас приходил в себя.
Вся его наружность обличала в нем ум, глубокомыслие, величие и не лишена была грации. Он носил круглый темно-каштановый парик без пудры, не достававший до плеч; темный камзол в обтяжку, гладкий, с золотыми пуговицами, чулки того же цвета, но не носил ни перчаток, ни манжет, — на груди поверх платья была орденская звезда, а под платьем лента. Платье было часто совсем расстегнуто, шляпа была всегда на столе, он не носил ее даже на улице. При всей этой простоте, иногда в дурной карете и почти без провожатых, нельзя было не узнать его по величественному виду, который был ему свойствен.
Сколько он пил и ел за обедом и ужином, непостижимо… Свита за его столом пила и ела еще больше, и в 11 утра точно так же, как в 8 вечера…
Царь понимал хорошо по-французски и, я думаю, мог бы говорить на этом языке, если бы захотел; но, для большего величия, он имел переводчика; по-латыни и на других языках он говорил очень хорошо…»
[263].
Во время переговоров с регентом решался вопрос об обучении во Франции русских юношей военным и инженерным наукам. Царь пробыл в Париже полтора месяца, Абрам все свободное время носился по городу и окрестностям, весь день 23 мая «проездил в Версалию». Петр Алексеевич оплачивал эти полезные развлечения крестника с радостью, в этот же день ему купили отменную шляпу
[264]. 9 июня произошло прощание крестного с крестником, наверное, оба были печальны, привязавшимся друг к другу людям— двенадцать лет арап состоял неотлучно при царе — предстояла долгая разлука. Петр возвращался в Россию, Абрам Петров оставался в Париже для получения образования. Отобедав перед отъездом, царь распорядился выдать «Аврааму арапу достальное его жалование на нынешний 1717 г., по выписке, 15 червонных»
[265]. Обратный путь царского поезда лежал через Амстердам, Магдебург, Бранденбург, Берлин, Митаву и Ригу. «3 октября за Ревелем встретил Государя Апраксин и войско. Царь и подданные плакали от радости»
[266]. 10 октября Петр Алексеевич со свитой прибыл в Петербург.
