Долгорукий хлопотал и об улучшении материального положения русских пенсионеров в Париже, но безрезультатно. Некоторые исследователи полагают, что Абрам Петров в письмах к царю и кабинет-секретарю усугубляет свое бедственное положение, пытаясь подтвердить свои сомнения тем обстоятельством, что он вывез из Парижа «очень порядочную библиотеку, около 400 томов, которая во всяком случае стоила немалых денег»
[293]. Как мог он не привезти нужные ему книги, которых в России нет?.. Вот он и отрывал от еды, гардероба, удовольствий… Из России крестник приехал во Францию с сундучком книг, он понимал ценность книг и знал, как к ним относится крестный.
Жалобы учеников и просьбы Долгорукого возымели успех, жалованье за 1722 год пришло, наконец, в Париж, что подтверждено следующим документом:
«1722, Генваря в 30 день.
Перевесть из соляных денег в Париж на жалованье нынешнего 1722 года обретающимся там ученикам Алексею Юрову, Авраму Арапу, Гавриле Резанову по 400 рублей человеку, Степану Коровину 350 рублей, итого 1550 рублей (выдать).
Потом рукою секретарскою: те денги перевесть к послу князю Василью Лукичу Долгорукову, дабы он теми деньгами долги их платил и выслал бы их по указу наперед или с собою вывесь в Питербурх»
[294].
Деньги шли два с половиной месяца, их не хватало на погашение всех долгов и оплату дороги до Москвы. К этому времени крестник окончательно решил возвратиться в Россию под крыло крестного, пусть не доучиться, но вернуться обратно. В последнем из сохранившихся писем Абрама из Парижа он просит А. В. Макарова, «чтобы приказали доложить Его Величеству, чтобы приказал за меня заплатить долг, который я имею — 250 рублев»
[295]. Приведем заключительную часть этого письма, отправленного 11 апреля 1722 года:
«Пожалуй, мой милостивой государь, прикажи надо мною показать милость свою, чтоб я не был оставлен, а что мне велено ехать с его светлостию, и о том прошу вас, моего государя, чтоб к нему отписат, пока он изволит здесь жить в Париже, чтоб меня приказал поить и кормить у себя, чтоб мне опять в долг не входить, понеже я не имею за душою единую копейку, а он сказал: хотя де с голоду умирайте — у меня вам нету хлебу, а мне де на то указу нет, чтоб вас кормить; также, чтоб в дороге нас не оставил, чтоб нас приказал вести на своих и кормить дорогою, чтоб с голоду не помереть.
Прошу вас, моего милостиваго государя для Христа и Богородицы, чтоб приказали доложить его императорскому величеству, чтоб было прислано к нему князю Долгорукому указать по моей прошении в сей грамотке, чтоб мне опять в долги не зайти и чтоб не пропасть от добрых люде, как Мичурин и Лихачинский в Англии, о чем я вас моего государя всегдашны…
…остаюся вам моему милостивому государю
верный и покорный слуга
Абрам»
[296].
На это письмо царь Петр Алексеевич откликнулся лишь через полгода; 16 октября 1722 года он из Астрахани дал следующее распоряжение канцлеру графу Г. И. Головкину, сменившему в 1706 году умершего Ф. А. Головина:
«Писали сюда из Парижа Абрам арап, Таврило Резанов и Степан Коровин, что они по указу в свое отечество ехать готовы, токмо имеют на себе долгу каждый ефимков по 200, да сверх того, им всем надобно на проезд 300 ефимков. Того для те деньги, как на оплату долгов, так и на проезд их, по приложенной при сем ассигнации, взяв от соляной суммы, переведите в Париж к послу, князю Долгорукову, а буде он уже выехал, то князю Александру Куракину, и отпишите, чтобы их немедленно оттоль отправил в Петербург»
[297].
Расплатившись с долгами, царский крестник мог с чистой совестью покинуть Францию. Назойливые просьбы об отсрочке отъезда из Франции были не напрасны. Ему практически удалось завершить курс обучения в военной школе. Уезжая, он получил патент на чин капитана французской армии. Дождавшись зимней дороги, молодой офицер в начале января 1723 года, приписанный к свите князя В. Л. Долгорукого, двинулся в Россию. А. К. Роткирх не удержался и сочинил совершенно невероятный пассаж по поводу возвращения Абрама Петрова и его встречи с Петром I вблизи Петербурга: «Император получил известие о его приближении, выехал со своей супругой императрицей Екатериной ему навстречу до Красного Села, на 27-ю версту, и назначил затем на 28-м году жизни капитан-лейтенантом бомбардирской роты Лейб-гвардии Преображенского полка, в котором каждый правящий монарх сам всегда являлся капитаном: для чина капитан-лейтенанта в то время было обязательным обыкновением ежедневно без предварительного уведомления являться к своему капитану с докладом»
[298].
В это время Петр Алексеевич находился в Москве. Увы, А. С. Пушкин поверил фантазиям Роткирха и повторил их в «Родословной Пушкиных и Ганнибалов»
[299], а до того в «Арапе Петра Великого»:
«Путешествие не показалось ему столь ужасно, как он того ожидал. Воображение его восторжествовало над существенностию. Чем более удалялся он от Парижа, тем живее, тем ближе представлял он себе предметы, им покидаемые навек.
Нечувствительным образом очутился он на русской границе. Осень уже наступала, но ямщики, несмотря на дурную дорогу, везли его с быстротою ветра, и в 17-й день своего путешествия прибыл он утром в Красное Село, чрез которое шла тогдашняя большая дорога.
Оставалось 28 верст до Петербурга. Пока закладывали лошадей, Ибрагим вошел в ямскую избу. В углу человек высокого росту, в зеленом кафтане, с глиняною трубкою во рту, облокотясь на стол, читал гамбургские газеты. Услышав, что кто-то вошел, он поднял голову. «Ба! Ибрагим? — закричал он, вставая с лавки. — Здорово, крестник!» Ибрагим, узнав Петра, в радости к нему было бросился, но почтительно остановился. Государь приближился, обнял его и поцеловал в голову. «Я был предуведомлен о твоем приезде, — сказал Петр, — и поехал тебе навстречу. Жду тебя здесь со вчерашнего дня». Ибрагим не находил слов для изъявления своей благодарности. «Вели же, — продолжал государь, — твою повозку везти за нами; а сам садись со мною и поедем ко мне». Подали государеву коляску; он сел с Ибрагимом, и они поскакали. Чрез полтора часа они приехали в Петербург»
[300]. Тут же император представил Абрама Арапа императрице и дочери Елизавете и вскоре принялся его сватать.
Но так бывает в одних лишь романах, монарх не выезжал встречать припорожника, и хоть окончившего высшую военную школу во Франции. В «Обзоре внешних сношений» за 1722 год читаем:
