Я прихожу к выводу, что старею.
– Ты правда готов это бросить?
Сай закидывает руку на моё плечо, обводя бутылкой пива людей в номере. Здесь только моя команда и девушки, много девушек. Некоторые специально приезжают на финальную гонку сезона, чтобы подцепить себе пилота. Несколько лет назад даже разгорелся скандал, когда одна выложила фото в сеть, после проведённой ночи с пилотом из команды Додж.
Всё бы ничего, но парень был женат. Вот такая история.
– Ты знаешь, ради чего я это делаю, – отвечаю я более серьёзно, чем собирался. Я планировал как следует повеселиться напоследок, но, чёрт, я будто на своих собственных похоронах. Это паршиво. А при мысли, что скоро мне придётся обряжаться в идиотские костюмы, которые я возненавидел со времен своего детства, ибо мой папаша никогда из них не вылезал, я чувствую адский зуд во всём теле.
– Знаю, старик, – Сай хлопает меня по спине, и я киваю, надеясь свернуть эту тему. Не хочу обсуждать своё решение в очередной раз.
В номере творится сумасшествие – впереди меня ожидает крупный счёт от отеля за сломанную мебель и разбитые лампы, но все это херня. В последний раз.
Последний.
Через некоторое время, упорно избегая всех девушек – от флиртующих до откровенно себя предлагающих – я иду в свою спальню. Мне хочется остаться одному, хочется выставить всех из номера, но это будет нечестно по отношению к ребятам.
Этот вечер был задуман как праздничная прощальная вечеринка. Но я думаю, мне нечего праздновать.
Блядь, я как херов хомяк, попавший в колесо. Я буду бежать и бежать по замкнутому кругу – вот какая перспектива ждёт меня на дальнейшие лет тридцать.
Охренительно.
Присев на край постели, я тру ладонями лицо, гадая, не завалиться ли мне спать. Завтра я вернусь домой. А там новая жизнь, новые обязанности. И я больше не буду «Молнией» Ридом. Хмыкаю, качая головой. Дурацкое прозвище, даже не помню, откуда оно появилось.
Со следующей недели я встану во главу одной из самых крупных медиа-корпораций в Северной Америке, задротом, приобщившимся к семейному бизнесу. Хочу я того или нет, но иного выбора у меня нет. И я напоминаю себе, для чего я делаю это. Ради кого.
Только это помогает мне не свихнуться окончательно.
***
– Выглядишь усталым.
Руки Фионы ложатся мне на плечи, и, наклонившись, она мягко целует меня в шею. Я позволяю ей, хотя есть что-то внутри меня, что противится этому, но я не двигаюсь с места, чтобы увернуться от её касаний.
В конце концов, я сам пришел к ней.
– Давай я сделаю тебе массаж, – почти ласково предлагает она, и вновь я отвечаю молчаливым согласием, когда она начинает разминать напряжённые мышцы шеи и плеч. Я даже получаю удовольствие, прикрыв глаза и расслабившись на кресле. После изнурительного и утомительного дня в офисе я даже благодарен ей за заботу.
– Я даже не удивлена.
– Из-за чего?
– Ты и я почти одновременно остались одни, и вот мы снова вместе. Как и всегда. Это как будто какое-то притяжение между нами, и как бы мы не сопротивлялись, что-то опять и опять сводит нас.
Я беру Фиону за руку, заставляя пройти вперед, чтобы я мог смотреть ей в лицо.
– Ты знаешь, почему это происходит. Дело не в каком-то мистическом притяжении или высшей силе, которая хочет, чтобы мы были вместе, – резко говорю я, на что губы Фионы сжимаются в тонкую линию, а взгляд становится упрямым. – Это наш рок. Мой. В этом нет ничего хорошего.
Я качаю головой, злясь оттого, что она воспринимает нашу ситуацию по-другому. Если бы она приняла правду…
Чёрт, да кого я обманываю! Это же я первым примчался к ней, не пожелав оставаться в одиночестве. Будто и правда, что-то тянуло меня к ней.
Каждый раз, когда в моей жизни происходит бардак, я оказываюсь у неё. Это просто какая-то больная зависимость, от которой нет спасения.
– Джей, ты сам создал эти узы, которые держат нас с тобой, – быстро шепчет она, садясь ко мне на колени. – Можешь злиться, можешь мучиться из-за этого, но факт никуда не денется. То, что между нами, это навсегда, – она обхватывает меня за шею, и я чувствую прикосновение её губ на своей коже. – Тебе пора принять это. Никто и никогда не сможет разрушить это. Никто.
Я знаю, о ком она говорит. Речь о Саре. Она была соперницей в глазах Фионы. Но для меня не было никакого соперничества, и не могло быть. Фиона никогда не сможет этого понять. Я готов был принять Сару со всем её прошлым, её проблемами и страхами. Ей удалось то, что ни одной девушке прежде не удавалось – создать надежду, заставить поверить. И в итоге – полностью разочароваться.
Я был её прошлым: больным, тяжёлым, давящим. Не было для нас никакой надежды, ничего. Фарс, хитрая уловка ради корысти, только и всего.
– Ты ненавидишь меня?
Я протягиваю ладонь и бережно касаюсь её щеки, что даже для меня является удивлением. Я не часто проявляю теплоту по отношению к ней. Почти никогда. Особенно в последнее время. Но это не отменяет того, что я виноват перед ней, и теперь расплачиваюсь.
– Это больше, чем ненависть, Джей, – после недолгого раздумья, вздыхает она. – Это потребность, нужда, жажда. Называй как хочешь. Это ты сделал. Ты заставил меня нуждаться в тебе. И ты не можешь отказаться от меня, – она хватается руками за мою рубашку, как если бы я был её последней надеждой на спасение. – Я пропаду без тебя, без нас. Ты же знаешь.
Фиона прижимается ко мне, положив голову на моё плечо. Я смыкаю руки вокруг неё, не проронив ни слова.
Мы оба попали в западню, и я бы не смог оставить её, как бы сильно того ни хотел. Она моё вечное напоминание о непоправимой ошибке. Я ненавижу её за это, потому что она не даёт мне забыть.
Джейсон (20 лет)
– Джейсон, – окликает меня Белль, и я вздрагиваю, оборачиваясь.
Глаза мачехи покраснели от слёз, но она больше не плачет. В них столько печали, негодования и боли, и я виноват в том, что сейчас происходит с ней. Это из-за меня Фиона сейчас в… таком состоянии. Я так сильно облажался, а теперь у меня не хватает духу сознаться во всём.
Если отец узнает, то убьёт меня. И будет прав.
– Ты знаешь, кто это?
Белль подходит ближе, и её взгляд озаряется надеждой, но тут же гаснет, как только я качаю головой. Сглатывая огромный ком в горле, я открываю рот, и мой голос похож на скрежет.
– Нет, не знаю.
Плечи Белль понуро опускаются.
– Я думала, что, возможно, она хотя бы тебе скажет, – мачеха закусывает губу, силясь не расплакаться, отчего у меня становится ещё гаже на душе. – Это невыносимо, её молчание. Она не должна покрывать этого парня, после того, что он сделал! – голос женщины неожиданно крепнет, глаза гневно вспыхивают. – Он должен быть наказан, но Фиона упорно молчит, и никакие мои уговоры не помогают!
