Ты окликнул меня, когда я шла в коридоре вместе с… ним, и я подумала, что, может быть, ты хочешь извиниться или сказать что-то, чтобы успокоить меня. Не знаю, на что я надеялась, – она тяжело сглатывает, прежде чем продолжить, – но ты просто дал мне денег. Мне казалось, что вечер просто не может стать хуже. Джейсон Рид оценил мою девственность в тысячу долларов, – горький смешок вырывается из её груди. – Но… мне с самого начала должно было стать всё понятно: ты же даже имени моего узнать не захотел, – она машет рукой в мою сторону.
Мне кажется, в комнате стало не хватать кислорода, иначе какого хера я не могу дышать?
– Ты сказал, что будешь называть меня Блисс. Я не сразу стала Блисс Винтер, – она качает головой на мои расширившиеся глаза, – но, наверное, Сара исчезла в тот миг, когда вошла в твой номер. И до тех пор, пока не появилась Блисс, та, которую все знают сейчас, я не знаю, кем была. Незнакомкой, которую я каждое утро встречала в зеркале.
В комнате повисает тишина, и она такая оглушительная, что бьёт по барабанным перепонкам. Я понимаю, что первая часть её рассказа подошла к концу. Мне хочется подойти к ней, прижать к себе, дать ей силы справиться с этой нелёгкой задачей. Но я не могу – не имею права. Никакого права на неё. Сара должна ненавидеть меня так сильно, как только может человеческое сердце.
Ничего более я не заслуживаю.
Она подходит к бару, и её руки заметно дрожат, когда она наливает себе алкоголь. Зажмурившись, одним длинным глотком проглатывает содержимое, и несколько секунд, что кажутся мне вечностью, стоит с напряжённой спиной, прежде чем обернуться ко мне для того, чтобы продолжить.
– Я успела понять, что он что-то добавил в воду, которую дал мне, но было уже поздно – я отключилась. А когда пришла в себя…– она отводит глаза, собираясь с силами, – в первые секунды не могла сообразить, что происходит и где я. Трудно было дышать, как если бы на грудную клетку каменную плиту положили, – Сара прижимает руки к груди, будто желает снять что-то, что мешает ей дышать. – Это был мужчина, он пыхтел, от него несло алкоголем и сигаретами и меня затошнило. Он был во мне, внутри моего тела, – она указывает на себя и кривится с такой брезгливостью, как будто до сих пор ощущает то, о чём говорит, – и давил на мою грудь, блокируя воздух. Когда поняла, что происходит, готова была умереть от ужаса. Я попыталась сопротивляться, стала кричать, и тогда он ударил меня по лицу, наотмашь, – она подносит дрожащие пальцы к щеке, и я, не дыша, слежу за ее движениями. – Удар был такой силы, что кровь заполнила рот. Он сказал, что, если я не перестану кричать, он свяжет меня и сделает так, что каждая косточка в моём теле будет сломана.
Сара обхватывает плечи руками, и её взгляд фокусируется на какой-то невидимой точке. Готов спорить на что угодно, что сейчас её глаза видят кошмар, который ей довелось пережить.
– Ты не должна… – мой голос едва слушается меня, а слова, словно наждак, дерут горло. – Тебе не обязательно вспоминать всё сейчас, Сара.
Она переводит на меня рассеянный взгляд, будто успела забыть о том, что я нахожусь рядом.
– Это никогда не будет менее сложно, Джейсон. Ты хотел, чтобы я была искренней с тобой, – она едва заметно поводит плечами, – так вот она, моя правда.
После того, как он кончил, – её голос становится чуть сильней и уверенней, – и я почувствовала, как его сперма стекает по ногам, меня стошнило. Он ушёл, и я ощутила – позволила себе почувствовать на короткий миг – облегчение от того, что всё прекратилось, и я осталась живой, – Сара прикрывает глаза, делая два быстрых неглубоких вдоха. – Но ничего не прекратилось, это было началом ада. Прошло минуты две или три, когда дверь вновь отворилась, и на этот раз это был… Эванс. Я бросилась в угол комнаты – обычный инстинкт, хотя и понимала, что ничего не смогу сделать, чтобы помешать ему. Он курил… и смеялся. Сказал, что ему нравится шлюшка, которую выбрал Джейсон, – она смотрит на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. – Я начала умолять его, просила не причинять мне боли. Я плакала, – Сара кусает губу в попытке остановить выступившие на глаза слёзы, – но он только громче и громче смеялся. Когда он подошёл ко мне, я попыталась ударить его, но он скрутил меня с такой лёгкостью, будто я была трёхлетним ребёнком, и тогда, – она быстро проводит языком по губам, волнуясь всё больше и больше, – он прижал горящую сигарету вот сюда, – дрожащими пальцами отводит волосы с левого плеча и показывает место за ухом, – и сказал, что, если я ещё раз так сделаю, он станет тушить сигарету о моё лицо, много-много раз.
Я быстро прижимаю ладонь ко рту, сдерживая рвущиеся изнутри проклятия. Мои глаза зудят от подступивших слёз. Я не плакал много лет, с тех пор, как был ребёнком.
«Мужчины не плачут, Джейсон. Только тряпки. Ты никогда не станешь мужчиной, если будешь реветь как девчонка».
Я слишком хорошо помню слова своего отца. И с тех пор, как я вырос, я не позволял себе такого проявления слабости, потому что был мужчиной, а мужчины, по словам отца, не плакали. Но сейчас мне кажется, будто все мои внутренности, одну за другой, наживую вынимают из тела. Начав свой рассказ, Сара будто запустила огромную мясорубку, и меня без конца перекручивает внутри этой адской машины.
– Иногда я теряла сознание, – после длительной паузы, тихо продолжает она, – и за это я благодарна… не знаю кому, просто рада, что той ночью у меня были минуты забвения, и я не могу помнить всего, что они делали со мной. Но всё же большую часть я помню, и это никуда не денется, – она улыбается мне бесконечно-печальной улыбкой. – И это оказалось самым страшным в итоге – помнить. Потому что со временем тело исцелилось, физическая боль отступила, но каждый раз, закрывая глаза, я будто заново переживала те ужасные часы. Когда один из них насиловал моё тело в очередной раз, я молила Бога, чтобы он забрал меня к себе, чтобы я умерла. Боль была такой сильной, всё внутри горело, и я с надеждой ждала, что следующий мой вздох станет последним. Но это были ложные надежды, тщетны были мои молитвы – я всё ещё была жива и всё ещё могла чувствовать, как твари мучают меня снова и снова.
Сара всхлипывает, быстро смахивая слёзы, и потом продолжает:
– Я чувствовала себя совершенно, абсолютно беспомощной. Когда происходит то, чего ты не хочешь, не приемлешь и не можешь сделать ничего, чтобы помешать и дальше использовать тебя. Это ломает так сильно, когда ты полностью лишён воли и не контролируешь своё тело, не можешь помешать использовать его как какой-нибудь бездушный предмет, – она стискивает зубы и мотает головой.
Я прижимаю кулак к переносице и, зажмурившись, с шумом дышу.
Сара, моя Сара. Девочка моя. Её рассказ ужасен, об этом страшно слышать, но то, что для меня лишь рассказанная история, для неё – реальное, кошмарное прошлое с катастрофическими последствиями.
– Когда они наигрались со мной, снова накачали меня чем-то, и я отключилась надолго, потому что, когда очнулась, находилась в каком-то овраге у обочины дороги. На улице было всё ещё темно и так холодно, и единственной одеждой на мне был мой сарафан. Моя сумочка с телефоном каким-то чудом была со мной, и я позвонила Сэм. Сестра приехала и забрала меня к себе. Она просила меня обратиться в полицию, но я была так напугана – полностью затравленное существо, боящееся собственной тени. Они для этого постарались. И потом, при мысли, что родители узнают, и им придётся столкнуться с тем, что случилось – я понимала, что никогда не смогу ни одной живой душе признаться, а потом… Потом, с каждым прожитым днём, я стала замечать, что перестаю чувствовать. Хоть что-нибудь, что угодно, – Сара тихонько продолжительно вздыхает. – Не знаю, кем была девушка, которая очнулась у той дороги, но точно не Сарой Винтер.
