2-я и 5-я французские бронетанковые дивизии, дислоцированные в Федеративной Республике Германии под командованием генерала Жака Шассу, уже были в движении. Немецкие власти были проинформированы, согласие правительства герцогства Люксембург было получено — и все это в очень короткие сроки. В течение нескольких часов передовые части двух дивизий пересекли границу Люксембурга и двинулись в Арденны на обратном пути во Францию. В час дня, как раз перед вылетом в Седан, генерал Шассу открыл секретные инструкции, которые были лично переданы ему президентом Флорианом во время его молниеносного визита в Баден-Баден в предыдущий понедельник.
«На данный момент вы не вернетесь в Германию по завершении учений. Проехав Седанские мосты, вы отправитесь во Францию… Вы остановитесь в военном районе Меца… подготовлены транспортные стоянки…»
Передав секретное сообщение своему помощнику полковнику Жоржу Дуасси, Шассу сказал ему внести необходимые коррективы, а затем улетел в Седан. Дуасси, который когда-то служил под командованием полковника Рене Ласалля, сразу понял, что этот приказ оставит Германию в изоляции, и только символический британский отряд вместе с немецкой армией будет противостоять России. Он задумался на несколько минут, потом вспомнил совет президента де Голля недавно избранному президенту Кеннеди: «Слушай только себя… Дуасси взял трубку и попросил ночного оператора срочно соединить его с министром национальной обороны., Ален Блан.
В до вечера. 22 декабря коммандер Артур Ли-Браун, британский офицер, возглавлявший группу аналитиков НАТО, наблюдавшую за советским конвоем К.12, опубликовал обычный отчет. «Если К. 12 продолжит свой нынешний курс, с ее нынешней уменьшенной скоростью, она может выйти на берег в Барселоне, снова изменив курс где-то в течение следующих двенадцати-восемнадцати часов… Будучи точным человеком, он добавил всадника. «Теоретически она могла бы также выйти на берег на южном побережье Франции, в Марселе и Тулоне…» Следуя обычной практике, всем министрам обороны стран НАТО был разослан шифрованный сигнал его доклада.
Абу Бенефейка, арабский террорист, который прибыл через несколько секунд после уничтожения авиалайнера «Эль-Аль» в Орли, попытался устроиться поудобнее, прислонившись головой к «подушке» из кирпичей в подвале заброшенного здания на улице Реамур, 17. То, что он сложил куртку и положил ее поверх кирпичей, не помогало ему уснуть, как и шорох крошечных ног, который он все время слышал; Крысы также заняли неофициальную аренду в заброшенном здании.
Днем Бенефейка выполз из своего укрытия, чтобы купить еды и питья в местных магазинах, а поскольку этот район Парижа представлял собой гетто, населенное алжирцами, он не слишком беспокоился о том, чтобы выйти из укрытия. Поглощенный своей задачей, высматривая только полицейских в форме, он не заметил двух неряшливо одетых мужчин, которые повсюду следовали за ним с руками в карманах. Вернувшись в свое убогое убежище, он ел и пил, а снаружи один из неряшливо одетых мужчин поднялся на первый этаж здания напротив. Используя свою рацию, сержант Пьер Галлон сделал обычный доклад. «Кролик вернулся в свою нору. Наблюдение продолжается…»
«Тогда я должен немедленно отправиться в посольство, господин президент. Мы достигли этапа, когда счет идет на минуты. Ты знаешь, куда они поведут женщину Дево?
«На улицу Соссе…»
В своей квартире на острове Сен-Луи Грелль выключил магнитофон и посмотрел на Алена Блана, сидевшего в элегантном кресле со скрещенными ногами и стаканом коньяка в руке. Выражение лица министра было мрачным: это был уже третий раз, когда запись проигрывалась для него, и теперь он знал разговор дословно. Он залпом допил коньяк, и на его выпуклом лбу выступили капельки пота.
Он поднял глаза, когда Грелль говорил.
«В течение двух часов после этого разговора — я позвонил офицеру службы безопасности в Елисейском дворце, и Ворин прибыл туда в 9:15 — Аннет Дево была жестоко убита убийцей, которого мы позже задержали на площади Согласия», — сказал префект. «Нет больше места для сомнений, чем человек, который…»
— Я узнаю голос Флориана, — нетерпеливо вмешался Блан. «Ворина тоже. Здесь нет места сомнениям. Он вздохнул. «Это ужасный шок, но не такой уж большой сюрприз. Вот уже несколько дней я недоумеваю, что происходит, хотя никогда не подозревал ужасающей правды. Эти слухи о перевороте правых, казалось, исходили из околокоммунистических источников. Внезапное и совершенно необъяснимое путешествие Флориана в Баден-Баден…
Блан встал и ударил кулаком по ладони другой руки.
«О Иисусе Христе, к чему мы пришли, Грелль? Я знаю его с тех пор, как он был молодым человеком в Политехникуме после войны. Я организовал его приход к власти. Как я мог быть таким слепым?
«Цезарь всегда вне подозрений…»
«Как я только что сказал вам, перед отъездом мне позвонил полковник Дуасси из Баден-Бадена и сказал, что 2-я и 5-я дивизии отправятся в Мец и останутся там, что оставляет Германию обнаженной. При нынешнем изоляционистском настроении американского Конгресса Вашингтон даже не станет угрожать нажатием ядерной кнопки — у Москвы есть своя кнопка. Соединенные Штаты будут реагировать только в том случае, если материковая часть Америки окажется в опасности. Все это связано с фиаско во Вьетнаме и Камбодже. Вы знаете, что, я думаю, произойдет в ближайшие несколько часов?
«Что?»
«Думаю, завтра Флориан объявит в Москве о заключении военного пакта с Советами — помните, президент может сам заключить такой пакт. Вы видели тот отчет, который только что пришел из Брюсселя — я думаю, что Флориан еще объявит о совместных военных маневрах с русскими. Порты Тулон и Марсель будут открыты для высадки советских войск на борту конвоя К-12».
«Тогда надо что-то делать…»
«Германия проснется и обнаружит себя в окружении — советские дивизии к востоку от нее, советские дивизии к западу от Рейна. На французской земле! Я думаю, Флориан прилетит из Москвы завтра поздно вечером и, если здесь будет хоть какая-то реакция, скажет, что была попытка правого государственного переворота со стороны полковника Лассаля, и половина из нас окажется за решеткой…
— Успокойся, — посоветовал Грелль.
«Успокойтесь, он говорит…» Блан был сильно взволнован, его лицо было покрыто нервным потом, когда он беспокойно ходил по гостиной. «Через несколько дней у нас может быть даже советский флаг рядом с триколором!» Приняв от Грелля вновь наполненный стакан, он сделал вид, что хочет проглотить его залпом, но напрягся и сделал только глоток.
— Мы должны решить, что делать, — тихо сказал Грелль.
«Точно!» Блан, после своего взрыва, внезапно восстановил свое естественное равновесие. — Совершенно бесполезно советоваться с другими министрами, — твердо сказал он. «Даже если я созову тайное совещание, они никогда не примут решения, кто-нибудь спустит новости, они дойдут до Елисейского дворца, Флориан начнет действовать, назовет нас правыми заговорщиками, объявит чрезвычайное положение…»
Именно Грелль упомянул прецедент президента Никсона, указав, что каким бы ни было решение, общественность и мир никогда не должны знать правду. «Действия Никсона были пустяком, едва ли большим, чем проступок по сравнению с тем, о чем мы говорим. Но посмотрите, какой сокрушительный эффект это произвело на Америку, когда его разоблачили. Вы можете себе представить, как это повлияет на Францию — на Европу — если когда-нибудь выяснится, что французский президент является коммунистическим агентом? Никто никогда больше не будет в нас уверен. Франция была бы деморализована…»
