Традиция долгих, порой малорезультативных, заседаний сохранилась в московской парторганизации и после смены партийного руководства. Например, осенью 1936 г. Московский комитет отмечал, что заседания бюро Каверинского райкома длятся от 7 до 14 часов и вместо делового обсуждения вопросов там происходят общие рассуждения. А в начале 1937 г. среди недостатков руководства Мытищинского райкома, помимо администрирования, была обозначена «заседательская суетня»
[221].
Форма заседаний могла меняться в зависимости от поставленных задач и сроков их выполнения. Вот как вспоминал обсуждение плана реконструкции Москвы Н.С. Хрущев: «Если вам рассказать, как обсуждался этот вопрос, то надо прямо заметить, что это были не заседания, а буквально залегания. Если бы кто-нибудь случайно посмотрел в кабинет Лазаря Моисеевича, то был бы по меньшей мере удивлен. Лазарь Моисеевич, Булганин, Хрущев и др[угие] секретари лежат на полу, и Лазарь Моисеевич водит по карте и показывает, куда надо развивать город Москву. Это уже не заседание, а залегание»
[222].
Как руководитель, Каганович поощрял в подчиненных инициативу, дисциплину, исполнительность. Его указания часто приобретали форму своеобразных афоризмов. Некоторые из них получали широкую известность благодаря пропагандистским кампаниям. Так, в ходе строительства метрополитена Лазарь Моисеевич, в одном из выступлений, обратил внимание на качество производимых работ. Пропаганда выделила из выступления Кагановича простой лозунг: «Чтобы нигде не капало», который быстро получил известность
[223].
Другие указания столичным руководящим работникам были не менее афористичными и запоминающимися. Об этом свидетельствуют письма ряда секретарей райкомов того времени. Реплики секретаря МК и ЦК ВКП(б) вспоминались после промахов в работе. Например, в 1932 г., накануне празднования 7 ноября, секретариат Пролетарского райкома постановил организовать за счет предприятий и учреждений районную краснознаменную колонну в 120 знамен. После того, как об этом стало известно Л.М. Кагановичу, секретарь райкома поспешил написать небольшое покаянное письмо. Причем среди подчеркнутых важных мыслей автор выделил и высказывание Кагановича: «Лазарь Моисеевич! Поистине – век живи, век учись. Сгораю от стыда и позора за политический ляпсус и глупость о знаменах. Не пойму, как я по такому вопросу в спешке мозгами не шевелил и впал в административный восторг, как самый заправский бюрократ. Нет худа без добра. Честно заявляю, что из этого самого факта я сумею и для себя и для работы сделать ряд уроков. Прошу только, если можно, за этот ляпсус не трогать. Чертовски обидно, что я на деле проводя и в отношении к МК и РК Ваше замечание “МК это не МЭКа [Мекка. – К. Л.]”, допустил эту позорную глупость. Вывод – учиться надо. А я Л.М. на деле учусь и Ваши многие указания крепко помню. И. Гайдуль»
[224].
Не отставали в цитировании своего лидера и другие работники московской парторганизации. Секретарь Октябрьского райкома в период партчистки 1933 г. также посчитал нужным выделить высказывания Лазаря Моисеевича, которыми он руководствовался в своей деятельности: «Что касается работы аппарата РК и вообще районного актива, то за эти 1 Н года работы я приложил все силы, чтобы приучить народ работать по Вашим указаниям: “не развалисто, а пружинисто”, “ночь не спать, когда в районе плохо”»
[225]. Секретаря Замоскворецкого райкома, после тяжелого телефонного разговора с Кагановичем в 1934 г., вдохновила на целое письмо одна фраза Лазаря Моисеевича: «Поковыряй, нет ли чего-нибудь». Он же вспомнил и другую фразу Кагановича, которую услышал еще в бытность своей работы на Украине: «Эх, Л.М., до чего тяжелы эти слова для меня. Л.М., простите меня, но я никогда не забуду ваши слова, сказанные в 1929 году [так в тексте. – К. Л.] в ЦК КП(б)У мне: “Насрал так вычищай”»
[226].
Но одно из выражений в разных вариациях Каганович использовал довольно широко, воспитывая провинциальных сотрудников. Об этом также свидетельствуют письма партийных работников. В письме секретаря Замоскворецкого райкома оно передано в такой редакции: «Это тебе не чухлома в Ср[едней] Азии, а Москва»
[227]. В 1936 г. на это же выражение намекал в своем письме заместитель секретаря Октябрьского райкома В.И. Шебалдин. Жалуясь на неправильный, с его точки зрения, перевод на работу в аппарат МГК и фактическое понижение в должности, тот негодовал, вписывая некоторые слова поверх строки: «Это не хозяйственная организация, а партийная. Это делается не в Чухламе, а в пролетарской столице, в Москве»
[228].
Неизвестно, с самого ли начала работы в Москве Хрущев рассматривался как преемник Кагановича. В августе 1932 г., когда Сталин хотел переместить Кагановича на Украину, тот был озабочен будущим Московской области: «Заботит меня, конечно, и Москва, кого сюда можно будет посадить, все-таки трудов порядочно вложено, но это уж тоже лично поговорим»
[229]. Фамилию Хрущева, который недавно стал вторым секретарем МГК, Лазарь Моисеевич не упомянул. Скорее всего, тот пока не подходил на эту роль. Но даже если Хрущев и рассматривался как преемник, то Каганович не мог не учитывать мнения Сталина. А вождь не всегда поддерживал кадровые инициативы Лазаря Моисеевича. Например, когда в 1933 г. Каганович предложил несколько кандидатур на должность начальника строительства метрополитена, Сталин напротив фамилии первого заместителя Моссовета оставил уничижительную характеристику: «Дурак»
[230].
Для Никиты Сергеевича то был период обучения административным навыкам. Спектр вопросов, которыми занимался Хрущев, был широк. За период с 1932 по 1935 г. Хрущев возглавлял в МГК минимум 7 различных комиссий. Большая часть из них касалась вопросов архитектурного оформления и городского хозяйства столицы
[231]. Судя по протоколам бюро МК, к 1934 г. он имел опыт работы в комиссиях по редактированию постановлений бюро и записок в Политбюро, занимался подбором парткадров, курировал вопросы отдельных отраслей промышленности (Подмосковный бассейн). С 1935 г. Хрущев стал заниматься вопросами сельского хозяйства, докладывать о наиболее важных решениях Политбюро.
