Он смотрел и смотрел, а медведь смотрел на него.
В груди нарастала паника.
«Нужно выйти на улицу, – подумал он. – Подышать воздухом».
Но проблема была не в дыхании, а в движении.
Он попытался вытянуть ногу и встать, но ничего не произошло. Он хотел упереться ладонью в пол, но не смог.
Голоса, сначала тихие, потом всё более громкие, придали ему надежды. Он тут же их узнал.
– Мама! Хейзел! – крикнул он, точнее попытался, но, хотя мышцы глотки и напрягались, изо рта так и не вырвалось ни слова.
– Не беспокойся, милая, мы его найдём, – услышал он мамины слова.
В гигантском контейнере за спиной снова что-то застучало, и ему очень хотелось отойти подальше, но он не мог двинуться. Все мышцы вдруг одеревенели.
– Ты слышала? – услышал Алек вопрос Хейзел, стоявшей за дверью.
«Да! – закричал Алек. – Здесь! Загляните сюда!»
Дверь открылась, но он не мог заглянуть за стеллаж. Он видел лишь медведя, буравившего его новыми голубыми глазами.
– По-моему, мы не должны сюда заходить, – сказала мама.
Он ещё никогда не испытывал такого облегчения, слыша её голос.
– Мам, посмотри! – сказала Хейзел.
На мгновение сердце Алека заколотилось. Они увидели его. Он их не видел, но, возможно, они его видели.
«Может быть, у меня какой-то припадок?» – подумал он.
Но неважно. Теперь мама и сестра помогут ему.
Но почему они не говорили с ним? Почему не прошли к стеллажу?
– О-о, видишь? – сказала мама. – Говорила же, мы его найдём.
«Его? Вы же не нашли меня! – отчаянно попытался крикнуть Алек. – Я здесь! Здесь!»
Стук в контейнере прекратился, как только открылась дверь. Почему сейчас? Почему обитатели контейнера не могут поднять шум сейчас?
– Он просто… бросил его сюда, – проговорила Хейзел. В её голосе звучала такая боль, что Алек почувствовал себя мелким, самым отвратительным в мире тараканом.
– Хейзел, – мягко сказала мама. – Он любит тебя. Я знаю, любит. По-своему, но он любит тебя. Так же, как мы любим его.
К горлу Алека подкатил ком. Наступил тот самый момент. Он сейчас должен наконец-то сказать им, как ему жаль, как он не прав, как многое упустил, отчаянно желая верить, что на самом деле он в семье чужой.
Теперь он чувствовал лишь одно – что оказался в ловушке где-то… внутри.
– Пойдём, милая. Вечеринка скоро закончится. Доедим торт, а?
– Подожди, – сказала Хейзел.
«Пожалуйста, посмотри на меня, – безмолвно взмолился Алек. – Посмотри на меня».
– О, не беспокойся за лапу, милая. Я её пришью, когда мы приедем домой, – сказала мама.
А потом он услышал самый худший звук. Хейзел подавила всхлип.
– О, милая… – вздохнула мама.
– Он ненавидит меня, – сказала Хейзел.
– Он тебя не ненавидит. И никогда не ненавидел.
Но тут вот в чём штука. Алек действительно ненавидел её. Это худшее, самое ужасное признание, что он когда-либо делал, но ему даже не пришлось в этом признаваться – сестра и так всё знала.
Но она не знала – он не сказал ей, когда должен был, – что теперь он её не ненавидит. Если бы он хотел рассказать свой самый тайный и мрачный секрет, то сказал бы ей, что ненавидит себя намного больше, чем когда-либо ненавидел её.
А в последнюю неделю он любил себя куда больше, чем в любой другой день, начиная с рождения, потому что провёл эти дни, плетя интриги вместе с Хейзел.
– Ладно, – сказала мама, и он практически услышал, как она сдавливает плечо Хейзел. – Это пройдёт. Это всегда проходит. Не дай этому испортить твой день рождения.
«Нет. Нет! – попытался закричать Алек. – Не оставляйте меня! Я не могу двигаться!»
Но всё бесполезно. Неважно, как громко звучал голос в его голове: звук никак не мог покинуть его горло.
Где-то в основании черепа поднималась паника. Он задумался: что будет, если никто не придёт его искать. Они что, просто уйдут домой без него? Кто-нибудь вообще его хватится?
Алек уставился в позеленевшие глаза медведя и собрал остатки сил. И это усилие дало свои плоды – медведь перед ним вдруг исчез, оставшись по ту сторону закрытых глаз Алека.
Он понял, как закрыть глаза.
«Отлично, а теперь дыши. Посчитай до десяти и дыши», – сказал он себе.
Он глубоко вдохнул через нос и выдохнул через рот, повторив упражнение десять раз. На десятом выдохе он почувствовал, как дёрнулись кончики его пальцев.
Он так обрадовался, что открыл глаза – и с удивлением обнаружил, что остался за стеллажом один.
Медведь исчез. Его подставка осталась пустой.
Где?..
Но сейчас думать об этом не было времени. Он едва сумел восстановить подвижность кончиков пальцев и не собирался на этом останавливаться. Он снова закрыл глаза и повторил дыхательное упражнение, надеясь, что оно поможет и в этот раз. И в самом деле, после десятого выдоха он с огромным облегчением обнаружил, что может двигать большим пальцем.
Он повторял упражнение снова и снова, заново обучая тело двигаться, и вскоре смог даже согнуть локти и колени и повернуть голову.
В контейнере снова кто-то застучал, и он вдруг очень разозлился: зачем стук вернулся именно сейчас, когда уже никак не может ему помочь?
Заткнись уже.
К сожалению, хотя конечности и стали всё-таки снова подчиняться Алеку, голос так и не вернулся – он вообще не мог даже рта открыть.
«Не время сейчас думать об этом», – подумал он.
Он почувствовал, что способность двигаться, пусть и немного неуклюже, всё же возвращается к нему. Если он сможет заставить себя встать, этого будет достаточно. Когда родители и тётя Джиджи увидят, в каком он состоянии, они сразу поймут, что ему требуется помощь. Нужно просто выбраться из этой кладовки.
Чтобы встать, ему, казалось, пришлось напрячь все мышцы. Он продолжил закрывать глаза и дышать, радуясь маленьким победам: согнул ногу, упёрся ногой в пол, поймал равновесие, согнул другую ногу. И хотя на это и ушла целая вечность, в конце концов он всё же встал прямо.
Но, как ни странно, ему казалось, словно он до сих пор сидит. Стеллаж казался намного выше, чем раньше. Собственно, вся комната стала больше, словно потолок поднялся.
Он сначала двигался очень скованно, ноги скорее дёргались, чем шли, и ему пришлось приложить невероятно много усилий, чтобы контролировать их. Сделав несколько шагов и столько же раз остановившись, Алек всё-таки смог поймать ритм, который позволил ему добраться до другого конца комнаты.
