– Через пару дней будет также бодра и весела, как восемнадцатилетняя девчонка, – улыбнувшись, выдал шутливо доктор. – Не переживайте, Евгения! Всё прошло даже лучше, чем я предполагал. Нина Федоровна – настоящий боец. Если хотите узнать подробности – зайдите ко мне в кабинет после двух. Заодно я напишу вам, какие нужны медикаменты для быстрого восстановления. Но уверен, она и без них быстро вернется к своему привычному ритму жизни. Сейчас я спешу!
– Да, да, конечно! Спасибо вам большое! За всё! Я обязательно забегу к вам после двух, – произношу вслед удаляющемуся доктору и с довольной улыбкой на лице разворачиваюсь к Штормову, который, разумеется, всё слышал и тут же раскрывает руки, чтобы обнять меня. Мне становится значительно легче.
Выждав рекомендованные врачом два дня, сегодня я пришла в больницу, чтобы навестить Нину Федоровну и поговорить с ней. Не могла заснуть всю ночь накануне – даже мягкий голос Тимура и его успокаивающие поглаживания по голове не помогли мне расслабиться. Я тысячу раз прогоняла про себя свою речь: невнятное объяснение, почему поступила именно так, а не иначе, и жалкое оправдание насчёт состояния алкогольного опьянения и глупости в силу возраста. Думала, стоит ли рассказывать женщине, почему я в то время была такой – вела себя по-бунтарски, старалась нарушать правила и отгораживаться от проблем. Также, не знала, стоит ли упоминать в своём монологе Вадима и мачеху, которые тогда нехило надавили на меня. Потом решила, что они тут ни при чём. Хоть Тимур и утверждает обратное, тот ужасный поступок – это целиком и полностью моя вина. И ничья больше. Теперь время настало: я готова сознаться во всем. А после – будь, что будет.
– О, Женечка, здравствуй! Я так рада, что ты пришла! – искренне встречает Нина Федоровна, отложив книгу в сторону, когда я, после топтания за дверью, наконец, осмеливаюсь зайти в палату.
– Здравствуйте, – смущаюсь, но подхожу ближе к кровати женщины, – как ваше самочувствие?
– Ох, Николай Владимирович – настоящий волшебник. Я уже и забыла, что у меня что-то болело. Ещё день – два, сказал, подержит, а потом – выпишет домой. Спасибо, деточка, вашему фонду. Если бы не вы и ваша материальная помощь – не знаю даже, что бы со мной уже было.
И Нина Федоровна, игнорируя мои фразы – опровержения, начинает без умолку восхвалять ФПОП и меня с Олей в частности. Другие старушки в палате с готовностью включаются в разговор, пытаются разузнать подробности, что это за фонд такой, почему они о нём ничего не слышали, и по какому принципу мы выбираем, кому помогать, а кому – нет. Приходится отвечать невнятно и неоднозначно.
Конечно, я безумно счастлива, что с женщиной всё хорошо, и у неё столько сил, энергии и впечатлений, чтобы общаться, но мне не удастся избегать этого разговора вечно. Я должна с ней поговорить. Сейчас.
– Нина Федоровна, не могли бы вы выйти со мной в коридор. У меня к вам личное дело, – кое-как отвязавшись от соседок по палате, прошу женщину следовать за мной.
– Женечка, что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает Нина Федоровна, которая всё время идет сзади, пока я от нервов чуть ли не вприпрыжку ищу где-нибудь в этой больнице укромное местечко. – Ваш фонд больше не сможет помогать мне, да?
– Нет, дело не в фонде. Ох… Садитесь, пожалуйста! Сейчас мне придется поднять очень неприятную для вас… и меня тему.
– Да что такое, дочка? Говори уже как есть: что стряслось?
Я сделала глубокий вдох, беспокойно пригладила топорщащийся ворот на своей блузке и быстро произнесла:
– Речь пойдёт о событии восьмилетней давности… Об аварии, в которую вы тогда попали.
Нина Федоровна сначала непонимающе смотрит, а потом в её глазах мелькает озарение.
– Это ты, что ли, про тот случай, когда у меня ночью сердце прихватило, а таблетки закончились, и пришлось через дорогу в круглосуточную аптеку бежать?
Я нервно сглотнула и кивнула.
– Дело в том, что за рулем той машины, которая вас тогда сбила, была я… У меня в тот день был школьный выпускной, я напилась… – начала тараторить, пока хватало смелости, боясь взглянуть на женщину, но она меня возмущенно перебила.
– Что за глупости, Женечка? Не понимаю, зачем ты сейчас на себя наговариваешь? Я отлично помню ту ночь и прекрасно знаю, кто меня сбил. Но я тогда не стала писать на него заявление: соврала полиции, что не видела лица водителя – от греха подальше. Да и мать его жалко мне было – она хорошая женщина, мы с ней когда-то давно неплохо ладили. Ну и заболела Катя в тот год сильно… Слава богу, травма у меня тогда неопасная была, всё зажило как на кошке.
– Нина Федоровна, вы что-то путаете! В ту ночь за рулем той злосчастной машины была я! – решительно стараюсь убедить старушку в своей правоте и вине.
– Нет, не ты. Мне прекрасно было видно лицо этого малолетнего преступника. Он потом у нас тут даже в психбольнице лежал – уж не знаю за что, но говорили, что так тюрьмы избежал. По городу про него ходили плохие слухи… Вадим Чернышев зовут парня. Это он тогда наехал на меня – дал по тормозам слишком поздно и, вроде бы, даже сам вызвал скорую. Видимо, была ещё совесть у мальчишки…
– Вадим Чернышев? Но этого не может быть… Ведь я помню, что сидела за рулём… И лоб у меня тогда был разбит…
– Не знаю, деточка, кто и что тебе там внушил, но с чем с чем, а с зрительной памятью у меня никогда проблем не имелось. Я даже запомнила, что он в тот день в красной рубахе был. И взгляд сначала дерзкий такой, расфокусированный, а потом бешенный, испуганный…
Я повернула голову на женщину, совершенно обескураженная и сбитая с толку.
Но ведь точно! Этот факт я помню. Вадим мне ещё хвастался тогда, что для солидности у друга брюки и рубашку взял, чтобы все мои одноклассники, когда он забирал меня с празднования, видели, какой взрослый и стильный у Ветровой парень появился… Нина Федоровна права. Вадим в этот паршивый день был именно в красной рубашке. Однако, как такое возможно, что за рулём сидела я, а женщина утверждает, что Чернышев? Хоть убейте, но мои последние воспоминания именно такие… Не помню, чтобы мы останавливались и менялись местами… О, Боже! Но почему мне сейчас безумно хочется верить в то, что мы каким-то чудом успели сделать это? Где-то глубоко в груди затеплилась надежда на мою невиновность в той аварии.
А вдруг Вадим и правда меня обманул? Ведь я пребывала в абсолютно неадекватном состоянии в ту ночь. Но зачем? Мой спешный отъезд тогда явно был не в его интересах, потому что, казалось, что парень действительно увлечён мной. Что-то здесь не сходится… И почему у меня сейчас возникло стойкое ощущение, что чертова Анфиса как-то причастна ко всей этой тёмной истории?
– Нина Федоровна, извините, что переспрашиваю по несколько раз, но вы точно уверены в том, что вас восемь лет назад ночью сбил именно Вадим, а не я? – понимаю, что мой вопрос звучит совсем тупо, но я должна убедиться в том, что ответ женщины осознанный. – Я в тот день была в светло-бежевом платье…
– Как вы там, молодежь, говорите? На всё сто! За рулём машины был Вадим Чернышев, сын покойной Кати Чернышевой. Тебя там не видела. По крайней мере, на месте водителя.
