Книга Кристин, дочь Лавранса, страница 216. Автор книги Сигрид Унсет

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Кристин, дочь Лавранса»

Cтраница 216

– Мне кажется, все были моложе в ту пору, когда ты была молода, – сказала, вздохнув, Рамборг.

Вскоре она заснула. Кристин сидела, глядя на сестру. Как мало она ее знала! Когда Кристин вышла замуж, Рамборг была ребенком. В ней и теперь еще сохранялось много детского. Точно испуганное, бледное дитя, сидела она над постелью больного сына, точно дитя, которое напрягает все силы, чтобы не сломиться от страха и горя.

Иные животные останавливаются в росте, если слишком рано произведут на свет детенышей. Рамборг не было шестнадцати лет, когда у нее родилась дочь, и с тех пор она словно бы перестала взрослеть. Она осталась маленькой и хрупкой, не расцветши и не созрев. Она родила только еще одного ребенка, хилого мальчика, красивого, ласкового и веселого, но маленького и тщедушного; он поздно научился ходить и до сих пор еще говорил так плохо, что только те, кто постоянно возился с ним, разбирали его лепет. К тому же он не любил и боялся чужих, так что Кристин до сих пор почти не брала на руки племянника… О, если бы Господь Бог и святой Улав сжалились над ними и даровали жизнь бедному крошке, она благодарила бы их до конца своих дней! Его бедная мать сама еще дитя, ей не перенести этой утраты… Кристин понимала, что и для Симона будет страшным ударом, если он лишится единственного сына…

Видя, как Симон терзается страхом и горем, Кристин с особенной силой почувствовала, насколько ей дорог ее зять. Теперь она понимала, почему ее отец так любил Симона, сына Андреса. И все-таки она не знала, разумно ли поступил Лавранс, поторопившись выдать за него Рамборг. Глядя на свою спящую хрупкую сестру, она думала, что Симон все-таки слишком тяжел, стар и тучен, чтобы годиться такому ребенку в мужья.

III

Время шло, а Андрес по-прежнему лежал в постели. Ему не становилось ни хуже, ни лучше. Кристин больше всего беспокоило, что мальчик почти никогда не забывался сном; он лежал, полузакрыв глаза, никого не узнавая, и его тщедушное тельце содрогалось от кашля, удушья и приступов лихорадки. Как-то вечером Кристин приготовила ему сонное питье – мальчик задремал, но вдруг она увидела, что он весь посинел, лоб и руки стали холодными как лед и покрылись испариной. Кристин тотчас напоила его горячим молоком, положила к ногам разогретые камни и больше уже не осмеливалась давать ему сонное питье: как видно, Андрес был еще слишком мал для такого зелья.

Отец Сульмюнд приносил к постели Андреса Святые Дары; Симон и Рамборг дали обет поститься, бдеть в молитвах и раздать богатую милостыню, если Господь Бог сжалится над ними и сохранит жизнь их сыну.

Как-то раз в Формо прискакал Эрленд; он не захотел спешиться и войти в горницу, Кристин и Симону пришлось разговаривать с ним во дворе. Он выслушал их с видом глубокой горести. Это выражение его лица всегда будило в душе Кристин какое-то неизъяснимое глухое раздражение. Она понимала, что Эрленд искренне сочувствует тому, кто болен или страждет, но пуще всего робеет и теряется: стоило ему кого-нибудь пожалеть – и у него сразу опускались руки.

После этого посещения Эрленда Ноккве или близнецы каждый день наведывались в Формо, чтобы справиться о здоровье Андреса.

* * *

Седьмые сутки не принесли никакой перемены, но к утру мальчику стало чуть получше – жар спал. В полдень Кристин и Симон вдвоем сидели у постели больного.

Симон выпростал из-под одежды позолоченную ладанку, которую носил на шнурке на шее. Он наклонился к сыну, помахал ладанкой перед глазами мальчика, вложил ее в ручку ребенка и сжал маленькие пальчики вокруг святыни – но Андрес даже не почувствовал этого.

Симон получил ладанку в подарок от отца, когда сам был ребенком, и с тех пор никогда не расставался с ней: господин Андрес привез ее из Франции. Ладанка была освящена в монастыре, который назывался Горой архангела Михаила, и на ней был изображен архангел Михаил с огромными крыльями. «Андрес очень любил ее рассматривать, – шепотом объяснил Симон. – Но он, бедняжка, думал, что на ладанке нарисован петух». Он так и называл архангела – петушок. Мало-помалу Симон приучил сына говорить «ангел». Но однажды во дворе Андрес увидел, как петух клюет одну из своих наседок: он протянул пальчик и сказал: «Ангел сердится!»

Кристин с мольбой взглянула на Симона: у нее сердце разрывалось от его слов, хотя он говорил спокойным, ровным голосом. Но она так извелась от бессонных ночей, что чувствовала: у нее нет сил даже поплакать вволю…

Симон снова опустил ладанку за ворот рубахи.

– До конца моих дней на каждого святого Михаила я жертвовал бы церкви трехлетнего бычка, если бы архангел согласился подождать и не спешил прибрать эту душу. Да и велик ли прок от такого заморыша? Бедняжка Андрес… Он потянет на чаше весов не больше, чем ощипанный цыпленок…

Симон пытался засмеяться, но голос его дрогнул.

– Симон, не надо! – взмолилась женщина.

– Ничего не поделаешь, Кристин. Видно, на то воля Божья. Господь ведает, что творит. – Отец умолк, не сводя с мальчика глаз.

* * *

На восьмую ночь Симон с одной из служанок бодрствовали у постели Андреса, а Кристин задремала, сидя на скамье. Проснувшись, она увидела, что служанка спит. Симон сидел там, где просиживал все эти ночи: на скамье у изголовья кровати. Отец склонился лицом к ребенку.

– Он заснул? – прошептала Кристин, подходя к кровати.

Симон поднял голову. Он провел рукой по лицу; Кристин заметила, что щеки его мокры, но он ответил тихо и твердо:

– Боюсь, Кристин, что Андрес заснет теперь только в могиле на освященной земле…

Кристин замерла как пригвожденная к месту: кровь медленно отхлынула от ее загорелого лица, у нее побелели даже губы.

Потом она пошла в угол горницы и взяла там свой плащ.

– Когда я вернусь, – она говорила так, точно у нее пересохло во рту и в горле, – здесь не должно быть никого, кроме тебя. Останься с ним. А когда я войду, не произноси ни слова и потом до скончания жизни ни словом не заикайся об этом ни мне, ни одной душе на свете. Даже твоему исповеднику…

Симон встал и медленно подошел к ней. В его лице тоже не осталось ни кровинки.

– Нет, Кристин! – Его голос был едва слышен. – Я… Я не смею… отпустить тебя на это…

Она накинула плащ, вынула из сундука, стоявшего в углу, полотняный платок и спрятала его на груди.

– А я смею. Ты понял? Никто не должен входить сюда, пока я не позову… Никто не должен входить сюда и говорить с нами, пока он сам не проснется и не заговорит…

– Что сказал бы твой отец? – прошептал он так же тихо, как прежде. – Кристин, не делай этого.

– Я и раньше делала то, что было не по душе моему отцу, – делала это для собственной утехи. Андрес – его родная плоть и кровь, моя плоть и кровь, Симон, сын моей единственной сестры…

Симон стоял, потупив взгляд и судорожно переводя дыхание.

– Но коли ты не хочешь, чтобы я испытала это последнее средство…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация