На языке Лесьяра закрутился мучавший его вопрос, словно дьявольский волчок. Наконец бондарь не выдержал:
— Не страшно-то: всей Сивини раскрыться, что сборщика прибил, а? Деньги-то его куда дел? Обратно-то в деревню ничего не вернулось.
— Не я губил — не мне и возвращать. — В уголках глаз старосты пролегли опасные морщинки. — Мало ли что твоя мамка спросонья нашептала, когда я с нее слез. Пущай она ответ и держит.
Шутка была спущена с привязи, но никто не улыбнулся. Невысказанная угроза, поданная одним взглядом, сулила ледяное соседство с пропавшим сборщиком податей.
Истимир толкнул притихшего приятеля и потащил за собой.
— Вернемся до сумерек, — бросил он на прощание.
— Ступайте с Богом. И помните: без перемочки
[9] сдохнем вслед за полями.
Вскинув руку в небрежном жесте, Лесьяр подстроился под шаг Истимира, уже взбивавшего лаптями облачка пыли. Бондарь обернулся, бросая на деревню легкий взгляд того, кто скоро должен вернуться. В тенях домика, принадлежавшего мукомолу Позвизду, сверкнула золотая точка. Лесьяр ухмыльнулся. Похоже, за их отбытием наблюдал батюшка Людевит собственной персоной. Небось опять одной рукой крестился, а второй почесывал хозяйство под рясой.
— Пошли уже, — позвал его Истимир. Когда угрюмый староста сделался ничего не значащей букашкой, застывшей на фоне опаленных солнцем домиков, косец накинулся на приятеля: — Совсем сдурел? А если он тебе в глотку сосновую шишку забьет и скажет, что так и было?
Лесьяр, абсолютно уверенный в своей счастливой звезде, изобразил растерянность:
— А я что, без шишки хожу?
Косец подавился заготовленной репликой и рассмеялся. Хохотнул и бондарь.
По бокам от выбеленной дороги потянулись поля картофеля. Зелень давно покинула стебли и листья, уступив отравленной солнечной желтизне. Почва шелушилась трещинами. Казалось, между грядками вбивали штыри, что использовались для строительства Чугунного Колесопровода, первой железной дороги Российской Империи. Фигурка вдалеке, не разгибая спины, собирала с умирающих листьев паразитов. Трещали одуревшие от жары цикады.
Вскоре разбитые солнцем поля сменились лесом, и приятели ступили в изумрудную духоту. Несмотря на вездесущую тень, образовываемую дубами и осинами, дышать было совершенно нечем. Словно сушь вытягивала из листьев жизнь, обращая ее в разлитое по теням раскаленное призрачное олово.
Лесные шелесты убаюкивали, и Лесьяр, желая сбросить подступавшую дремоту, спросил:
— Как думаешь, Третьяк действительно прикончил того сборщика?
— Если не лично, то кто-то из его дружков постарался. В память о былых деньках. — Истимир с трудом подавил зевок. С левой стороны челюсти щелкнуло. — Думаешь, Сивинь просто так всякие изуверы за версту обходят?
— А обходят?
— Еще бы. Не зря же староста каждые три недели по ночам в сторону Ефаево шастает. Может, он их прикармливает.
— Ага, как волков.
Когда движение палящего солнца, скользившего за ветвями, совпало с полетом сверкавших в синеве жаворонков, они сделали привал. Ноги Истимира напоминали два гудящих улья, трутни которых никак не могли поделить пчелиную матку. Развалившись на траве, он принялся перетягивать лыковые шнурки, опоясывавшие портянки лаптей. Бросил взгляд на ноги Лесьяра.
Бондарь, не испытывая ни малейшего дискомфорта от дороги, копался в котомке. На его ногах красовались новенькие сапоги. Черные, блестящие, с мелкими складками на голенищах. Чудо, а не сапоги.
Зависть мягко пощупала сердце Истимира.
— Ладная обувка, — заметил он. — Где прикупил? До ярмарки в Симанка́х еще две недели.
— Где добыл, там уже нет, — с неохотой ответил Лесьяр. Его лицо приобрело мечтательное выражение.
— Добыл на доход бондаря? От стука по бочкам? Не смеши.
— Это ты по траве косой стучишь, а мне — зазноба подарила.
Истимира разобрал смех. Бедовый приятель, разделивший с ним одно детство, порой напоминал ломоть хлеба. Только упавший. Вроде и для утоления голода годится, а подобрать всё равно никто не спешит.
— Надолго ли тебя хватит? Я вот как с Любомилой перед Богом предстал, так и беды не знаю. Ухожен. Сыт. Обстиран. Суженая потому что, смекаешь?
Губы Лесьяра сами собой фыркнули, выдав не лучшее из чувств — презрение. Он смутился и приложился к баклаге с медовухой. Пары, поднятые на корице и мускатном орехе, шибанули в нос. Последовало еще одно фырканье. На этот раз по делу.
Истимир, озадаченный поведением приятеля, достал из котомки два вареных яичка, нарезанное сало в промасленной бумаге да пирог с груздями и брусникой. В который раз задался вопросом, что же такого в жизни ветреного бондаря могло приключиться. Желая сгладить неловкость, Лесьяр протянул косцу баклагу с медовухой. Через дюжину глотков ухаб, едва не разваливший беседу, остался далеко позади. Они неспешно перекусили и, подгоняемые ворвавшимся ветерком, отправились дальше.
Отмахав по лесу еще полверсты, Истимир и Лесьяр выбрели на северные луга, тянувшиеся по обе руки к сплюснутым от жара полоскам деревьев. Некогда сочные и ранимые травы и цветы задыхались под гнетом солнца. Краски, дарованные природой, поблекли. Васильки, ромашки и маргаритки теперь годились разве что на венки мертвецам.
За лугами показался подлесок с Коростным перекрестком.
Лопата уже порядком натерла плечо Лесьяру, и он поблагодарил Бога, завидев впереди чащу, раздвинутую подлеском. Приятели с облегчением ступили на перекрестье двух грунтовых дорог. Огляделись. Та же земля. Те же кустарники и травы на обочине. То же неугомонное солнце, что, казалось, поджаривало плоть прямо на костях.
— И чего Третьяк тревогу бил? — Истимир обозрел перекресток блуждающим взглядом. С таким же успехом они могли торчать и в любой другой глуши Пензенской губернии. — Ничего особенного.
— И никаких берез, — добавил Лесьяр сумрачным голосом.
Обочины перекрестка изобиловали разнообразными кустами, зарослями поникшей лещины и травянистыми проплешинами, но березами и не пахло. Совсем.
— Может, не то место? — Лесьяру совсем не хотелось тащиться назад, чтобы взглянуть в бесстыжие глаза старосты и спросить, какой, черт возьми, перекресток тот имел в виду.
Истимир показал на дорожный столб, отмечавший, что Моравский тракт находится в двух верстах к востоку:
— Вроде бы то. Староста среди прочего упоминал столб.
— Голову ему напекло. Он бы тебе и не такое ляпнул. Где копать-то будем?
Вопрос стоил двух хороших курочек, и Истимир задумался. И правда: где копать, если основной ориентир сгинул? Он даже пожалел, что они не взяли у Позвизда лошадей с плугом. С ними бы они враз всё перепахали.
