И Ян поверил, что не только заслужил место на кафедре, но и принесет гораздо больше пользы людям, если останется. Он имеет право занять достойное место, ну а отсюда было уже недалеко и до вывода, что кто лучше работает, тот должен лучше получать. Князев говорил, что в нормальных обществах зарплата человека определяется его незаменимостью, ведь копать канаву может каждый, а хороший хирург – один на миллион. Все это были правильные речи, но Ян предпочел бы хорошо зарабатывать официальным путем, без вымогательства, которое претило ему.
Колдунов был не так наивен, как думал о нем Князев, и заметил, что после того, как он второй раз выразил свое отвращение к поборам, тема аспирантуры заглохла. Понятно почему. Хочешь играть – играй по правилам. Система благодарностей сформировалась на кафедре давно, как говорил Князев, не нами началось, не нами и кончится, честный человек нужен тут, как бельмо на глазу, тем более что один подвижник на кафедре уже имелся и не слишком вдохновлял на повторение своей судьбы.
Ассистент Понятовский был худым желчным дедом, больше похожим на лифтера, чем на кандидата медицинских наук, и Ян очень удивился, узнав, что он учился вместе с начальником кафедры, который выглядел лет на двадцать моложе. Понятовского давно оттеснили от стола в плановой операционной, и он на дежурствах пробавлялся, чем бог пошлет. Лекции читать ему тоже не полагалось по ассистентскому статусу, группы для занятий расписывали по минимуму, статьи дед писал только в соавторстве, в общем, классический неудачник и научный балласт.
Когда Ян Колдунов только пришел на кафедру и Князев еще не взял его под свое крыло, была возможность прилепиться к Понятовскому, но Яну по неопытности показалось, что дед оперирует слишком просто, не изящно, кроме того, он, спокойный и вежливый с бригадой, вдруг обложил Яна в три этажа, когда тот что-то спросил у него по ходу операции. Но Яну-то откуда было знать, что дед не любит, когда его отвлекают? В общем, юный интеллигент Колдунов обиделся, а кроме того, импозантный Князев внушал больше доверия, чем расхристанный Понятовский, и он попросился к доценту. Лишь много позже Ян сумел по достоинству оценить простую манеру старого доктора и понял, что это и есть истинная виртуозность. Никаких финтифлюшек, никаких лишних движений, Понятовский сам называл свою манеру «по-рабоче-крестьянски», однако ни разу ничего у него не нагноилось, не развалилось, и довольно часто его навещали пациенты, которых он оперировал по поводу рака двадцать и даже двадцать пять лет назад, поразительная выживаемость! А какой у него был сверхъестественный нюх на гнойники! Даже Князев в трудных случаях говорил: «Позови дедулю, если он не найдет, значит, ничего и нет».
Почему же такой одаренный человек пропал втуне? Ян долго был уверен, что причина стандартная – алкоголизм, но с течением времени стало ясно, что Понятовский равнодушен к спиртному. Не было у него и всепоглощающего хобби, как у доцента с кафедры терапии Гаккеля, который упоенно писал книжки, а медициной занимался по остаточному принципу.
Ян не особенно ломал голову над этой загадкой, но после разговора с Князевым задумался и пришел к неожиданному выводу. Понятовский не состоялся, потому что был классический «светя другим, сгораю сам». Князев рассказывал, что когда Понятовский служил на Севере, его жене, работавшей педиатром, благодарные пациенты вручили круг колбасы, и Понятовский так разгневался, что в пургу поперся эту колбасу возвращать, а на обратном пути чуть не замерз насмерть. С тех пор его взгляды на подношения не изменились, он даже бутылки от благодарных больных не принимал, что, конечно, было уже явным перебором по части благородства. Интересы больного являлись для него непреложным законом, ради них можно было поставить в дурацкое положение профессора на обходе, если он, по мнению Понятовского, ошибался в диагнозе или предлагал неверное лечение. Можно было остаться после работы ассистировать на сложной экстренной операции, по сути, сделать все самому, а на утренней конференции скромно промолчать, пока оператор рапортует о своих великих достижениях. Главное, пациент спасен, а остальное неважно.
Начальник кафедры был вполовину не такой хороший оператор и на девяносто процентов хуже как клиницист, а его докторская диссертация представляла собой набор общеизвестных фактов, перемешанных с бессмысленной статистикой по ионному составу желчи. Как преподаватель он был неплох, но, в сущности, лекции его представляли собой выразительный и артистичный пересказ учебника.
Тем не менее он считался светилом, под его именем издавались монографии и учебные пособия, попасть к нему на прием и тем более на операцию возможно было только по страшному блату, меж тем Понятовский мирно отправлялся в приемник и пользовал там алкашей, которые даже не подозревали, с каким прекрасным специалистом имеют дело.
Почему серость вознеслась, а талант остался невостребованным? Начальник кафедры был не блатной, он сам пробил себе дорогу. Немножко подольстился к прежнему профессору, чуть подольше задержался у постели высокопоставленного больного, тут промолчал, там уступил, где-то услужил научному руководителю, и вот он уже перспективный молодой кандидат наук, и звание внеочередное прилетело. И вот он в ближнем кругу, свой, в системе… С ним проще, потому что он такой же, как все, с такими же слабостями, а не психопат Понятовский, от сияния нимба которого глаза режет и от которого не знаешь что ждать.
Теперь Яну предстоял выбор: делать нормальную карьеру, становиться хирургом с именем или так всю жизнь и пробегать в сандалиях между приемником и комнатой дежурного врача.
Деньги и чины, конечно, тлен, главное – пациенты, но ведь начальник кафедры имеет гораздо больше возможностей помогать людям, чем простой врач. С научной работой тоже не все просто. Кандидатскую ты защитишь без проблем, ну а докторская уже потребует вложений, превосходящих твою зарплату, или очень лояльного отношения руководства, которое не заслужишь, если станешь мозолить людям глаза своей принципиальностью и честностью.
Ян понял, что жизнь есть жизнь, а человек есть человек, и ничего тут не поделаешь. Да, при коммунизме ситуация изменится, специалистов будут оценивать исключительно по их трудолюбию и мастерству, ну а покамест надо мириться с некоторыми пережитками прошлого. Например, с тем, что своя рубашка пока еще ближе к телу.
Князев правильно говорит, что он поступил в военно-медицинскую академию, а не в монастырь, и схиму тут принимать необязательно. Он женится, пойдут дети, заботиться о которых будет его обязанностью, и, конечно, ему захочется, чтобы они были сыты, хорошо одеты и жили в благоустроенной квартире, а не в коммуналке друг у друга на голове и с соседом-туберкулезником в придачу.
На зимних каникулах Ян поговорил об этом с родителями, и мама сказала, что сомнения делают ему честь, но, по большому счету, мужчина, который твердо стоит на ногах, хорошо делает свое дело, при этом блюдет свои интересы и обеспечивает семью, приносит обществу больше пользы, чем идеалист, с горящими глазами спасающий всех, кто подвернется под руку.
Папа признался, что сам берет конверты и ничуть по этому поводу не переживает, потому что взамен дарит людям здоровье, которое дороже любых денег, а потом засмеялся, мол, какая ирония, ведь если бы не эти конвертики, то Ян не поступил бы в академию и сейчас не задавался вопросом, можно брать деньги с больных или нет.
