– Работаем в штатном режиме, – продолжал Лев Михайлович, – а самая трудная задача, как всегда, ложится на плечи бортпроводницы. Наташенька, предлагай пассажирам кофе, улыбайся, а сама смотри, чтобы все было готово для посадки в сложных условиях. Ручная кладь безопасно размещена, травмоопасные предметы убраны подальше от пассажиров. Ну, ты лучше меня знаешь. А главное, улыбайся и излучай радость и уверенность, как ты умеешь. Справишься, деточка?
– Конечно, Лев Михайлович.
– Я знаю, что могу на тебя положиться. Итак, товарищи, сохраняем спокойствие и действуем слаженно. Замечания, предложения? Нет? Тогда работаем.
– Может, пассажиров привязать? – спросил Иван. – Все-таки на взлетном идем.
– Ты прав, но, боюсь, люди устанут и не пристегнутся, когда это будет действительно необходимо.
Наташа вернулась в салон.
– Ну, ребятушки, с богом.
Иван посмотрел на Гранкина, тот спокойно выверял курс и вел переговоры со службой движения. По обветренной физиономии Павла Степановича трудно было что-то понять, но, кажется, он тоже не волновался, смотрел за двигателями. Всем нашлось занятие, один только Иван сидел сложа руки, но в аварийной ситуации главное – ничего не предпринимать без приказа командира.
– Лев Михайлович, из Таллина передают, что они нашли на полосе соединительный болт, – сказал Гранкин.
Лев Михайлович взмахнул бровями:
– Это многое объясняет, но нам уже вряд ли чем-нибудь поможет. Иван Николаевич, будь добр, выйди в салон, аккуратно погляди, не отвалилось ли от самолета чего-нибудь еще, а заодно проверь, как там Наташа справляется, и незаметно подбодри. Все-таки мы тут своим здоровым коллективом, а она с пассажирами одна.
Иван поднялся из кресла и отправился в салон.
Остановившись у двери кабины, он смотрел, как Наташа медленно идет по проходу, улыбаясь пассажирам, предлагает воду, а сама внимательно смотрит, хорошо ли их места оснащены для жесткой посадки. Иван медленно обвел глазами пассажиров. На первый взгляд все люди приличные, откровенно пьяных не заметно. Матерей с младенцами, слава богу, тоже нет. Теперь ему надо посмотреть на двигатели и консоли крыла, не вызывая у людей подозрений. Задача непростая, но, к счастью, возле нужного Ивану иллюминатора как раз сидел мальчик лет двенадцати. Иван с улыбкой наклонился к нему, спросил, нравится ли ему в самолете, позвал учиться на пилота, а сам тем временем поглядел в иллюминатор. С противоположной стороны сидели молодой военный и интеллигентная пожилая дама. Иван прикинул, какой бы повод заговорить с ними выглядел естественно, и не нашел ничего лучше, как спросить у дамы, новый ли у нее «Новый мир». Пилот-книголюб выглядел, конечно, глупо, но зато крыло он осмотреть успел.
Он прошел в камбуз, где Наташа как раз готовила пассажиру кофе. Увидев Ивана, она отставила поднос с чашкой. Иван осторожно погладил ее по плечу. Говорить ничего не решился, чтобы пассажиры случайно не услышали, только показал сложенные колечком большой и указательный пальцы, мол, все будет о’кей. Да и зачем говорить, Наташа не хуже его все понимает. Из-за заклинившей стойки шасси самолет придется сажать на брюхо. Маневр этот, конечно, опасный, но не смертельный. Главная угроза в том, что искры, образующиеся от трения самолета о бетон взлетно-посадочной полосы, могут воспламенить топливо, и тогда самолет вспыхнет как свечка и сгорит вместе с людьми. Чтобы этого точно не произошло, они сядут с пустыми баками и на аварийную грунтовую полосу, которую сейчас как раз готовят в Пулкове для их приема. Другие борты разворачивают на запасные аэродромы, в Пулково мчатся, гудя сиренами, пожарные машины и кареты «Скорой помощи», чтобы выстроиться в линию на ближайшем безопасном расстоянии от полосы. Руководитель полетов и диспетчеры работают с максимальной нагрузкой, сотни людей делают все возможное, лишь бы они сели благополучно. Бояться не нужно. И тут Иван поймал себя на мысли, что рад находиться в кресле второго пилота. Он не трус, но, черт побери, как хорошо, что жизнь Наташи сейчас находится в руках Зайцева, а не в его собственных…
– Я возьму для Льва Михайловича? – спросил он, протягивая руку к кофе. – А то он за всеми хлопотами так и не попил.
– Конечно. – Наташа бросила в фирменную пластмассовую чашку три кусочка сахара.
Иван вернулся в кабину.
– Все на месте, командир.
– А Наташа как?
– Отлично держится. Вот, просила вам передать.
– Спасибо. – Зайцев проглотил кофе одним глотком, как водку.
– Проходим Кикерино, – доложил штурман.
– Бортинженер, остаток топлива?
– Шесть с половиной тонн.
Зайцев нахмурился:
– Много. Я думал, больше спалим.
– Ну извините.
– Пора, наверное, объявить, что сядем в Ленинграде, – сказал Иван.
– Ну да, – поморщился Лев Михайлович, – пассажиры люди все культурные, опознают Эрмитаж с Петропавловкой, и кто знает, на какие мысли их это наведет.
Ян ожидал от полета более богатых ощущений, и был немного разочарован, что сразу после взлета перестаешь чувствовать скорость. Никакой романтики, просто сидишь в кресле, слушаешь ровный гул двигателей, и все. В автобусе и то интереснее.
Он осмотрелся. Соседка-старушка увлеченно читала «Новый мир», монашка тоже открыла какую-то маленькую книжицу в потрепанном темном переплете, наверное, молитвенник, а парнишка как приник к иллюминатору, так и сидел.
От скуки Ян поерзал в кресле, повертел в руках гигиенический пакет, прикидывая, выдержит ли он, если кто-то в самом деле воспользуется им по назначению, построил глазки стюардессе, которая ответила ему холодной и натянутой улыбкой. Ян расстроился. Он не имел в виду ничего такого, но привык, что девушки реагируют на его подкаты более радостно и живо.
Если бы он знал заранее, что летать в самолете так неинтересно, то взял бы книгу или журнал. А сейчас сиди как дурак, разговаривай со своей совестью… Впрочем, хорошее настроение вернулось к Яну довольно быстро. Все решено, и решено правильно, и нечего тут после драки кулаками махать.
Прикрыв глаза, Ян стал мысленно представлять себе предстоящую встречу с папиным товарищем, придумывать, что он скажет, как поздоровается, как будет отвечать на вопросы… Надо как следует подготовиться, чтобы не ударить в грязь лицом. Например, лучше неофициальное «добрый вечер» или, напротив, уставное «здравия желаю, товарищ генерал-майор»? Но ведь дома-то Григорий Семенович ходит без погон… Ну почти наверняка… Если вдруг его за эти дни повысили в звании, то Ян об этом не узнает, назовет великого полководца рангом ниже, и тогда все. Никакой коньяк не поможет. Кстати, о коньяке. Как говорилось в одном великом фильме, детям – мороженое, бабе – цветы. Не следует ли купить букет для генеральши? Ян нахмурился. Дело хорошее, но вдруг Григорий Семенович вдовец или в разводе, тогда получится неловко. Раз папа ничего по этому поводу не говорил, то не стоит проявлять инициативу, которая, как гласит армейская мудрость, бьет инициатора.
