– Чтобы не быть голословным, – азартно заметил Павел Михайлович, проглотив кусок котлетки, – давайте вспомним хрестоматийный спор Жеглова и Шарапова про кошелек. Вроде бы нельзя подкидывать улики, верно?
Ирина кивнула.
– Кирпича отпустили, на следующий день он ворует новый кошелек, и семья погибает от голода. И сколько еще пострадает семей, прежде чем его поймают с поличным? Может, стоило чуть-чуть нарушить закон ради жизни честных граждан?
Ирина пожала плечами. Председатель продолжил:
– Ну вот, мы решили, что можно слегка смухлевать ради великой цели, подбросили злодею теперь уже не кошелек, а нож, чтобы изобличить его в убийстве, в котором он точно, сто процентов, по нашему мнению, виноват. Расстреляли бедолагу, а через год выяснилось, что он ни при чем. Кровь на наших руках, так, значит, нельзя превышать свои полномочия?
– Значит, нельзя.
Павел Михайлович покачал головой:
– Увы, Ира, нет тут готового ответа. Нет. Каждый раз приходится заново решать.
– В этом и состоит моя работа, – буркнула Ирина, страдая, что котлета оказалась умопомрачительно вкусной, и сама она такую приготовить не в силах, как бы ни старалась.
– Даже заповеди те же возьмите. – Видно, Павел Михайлович много об этом думал и теперь рад был оказии высказаться. – Не убий, например, тут уж какие толкования могут быть?
– Со смягчающими и с отягчающими, а больше никакие.
– А если, например, изобретателя атомной бомбы? Пока он еще ничего не придумал, я имею в виду. Что гуманнее – задушить его в колыбельке или допустить Хиросиму и Нагасаки?
– Страшно вас слушать, честное слово, – Ирина улыбнулась.
– Нет, правда, если бы, например, изобрели машину времени… Что достойнее, взять на себя грех детоубийства и спасти миллионы жизней или остаться чистеньким, но за счет гибели двух городов?
Ирину осенило:
– Вы фантастику, что ли, читаете? Братьев Стругацких?
– Почитываю, – потупился председатель.
– Тогда учтите, что, если бы из-за вас не изобрели атомную бомбу, давно бы уже началась третья мировая война, и народу погибло бы не меньше, чем от ядерного взрыва.
– Ну вот, Ирочка! Теперь я вижу, что вы меня понимаете! – просиял Павел Михайлович.
Погоняв горошек по тарелке, Ирина отложила мельхиоровую вилку с булавовидной узорчатой ручкой и длинными зубцами, такую красивую, что мучительно хотелось ее украсть, и заставила себя взглянуть в глаза председателю:
– Простите, я была так ошеломлена, что не поблагодарила вас за доверие. Надеюсь, что смогу оправдать и не приумножить, конечно, но хотя бы сохранить ваши достижения. Не уронить, так сказать… Черт, как фальшиво звучит, но, надеюсь, вы меня поняли.
– Конечно, дорогая моя, конечно. Вы будете прекрасным руководителем, даже лучшим, чем я, только помните, что человек никогда не может сделать идеально, зато хорошо – почти всегда.
Ирина смущенно потупилась, она не привыкла к искренним похвалам. И все же последний раз надо попытаться:
– А никому другому точно нельзя поручить это дело?
– Почему, можно. Только тогда наши с вами карьеры накроются медным тазом. Ну, кажется, теперь я вам аппетит испортил. Вы мне своими рассказами не смогли, а я… Эх, где мое воспитание, я ведь знал, что за едой даму надо развлекать легкой светской беседой, и только после кофе приступать к рабочим вопросам.
Председатель расплатился с внезапно материализовавшейся возле него официанткой, помог Ирине встать, и они не спеша направились в гардероб. Павел Михайлович повел ее в другую сторону, и Ирина решила, что он заблудился в коридорах власти, но, оказывается, он устремился к небольшому залу, где, скрытый от нескромных взглядов, располагался книжный киоск. Дрожа от вожделения, Ирина припала к прилавку, с ходу схватила «Винни-Пуха» и «Мы на острове Сальт-Крока», но вспомнила, что в кошельке два пятьдесят, и чуть не разрыдалась от досады. Правда, Павел Михайлович тут же ссудил ей пятерку, как книголюб книголюбу, и на улицу они вышли изрядно отягощенные буржуазной литературой.
– Ира, я знаю ваше недоверие к партийной болтовне, но в этот раз старый дурак дело говорил, – негромко произнес председатель, пока они не спеша шли к его автомобилю, – действительно речь идет о международном престиже Советского Союза.
– Не понимаю, как два разгильдяя могут угрожать репутации нашей могучей державы.
– А вот изучите дело повнимательнее, поймете. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя. Известен вам такой стих?
Ирина кивнула. Так хорошо на улице… Небо высокое, синее и теплое, как бывает только в апреле, деревья покрыты легкой дымкой едва распустившейся листвы, но в воздухе сквозь выхлопные газы уже угадывается будущий аромат сирени…
– Слушайте, – спохватилась она, – а может, мы зря волнуемся? Дело вообще точно передадут в суд?
– Теперь уже точно. По секрету скажу вам, что Макаров хотел прекратить за отсутствием состава преступления.
– Правда?
– Да, Федор Константинович уперся и ни в какую. Если бы не он, дело давно бы уже у вас на столе лежало.
– Вот видите!
– Слушайте, Ира, как вы думаете, насколько важен обвинительный приговор, если Макарова перевели в Москву на должность, которой он давно добивался, лишь бы только дело оказалось в суде?
– Да, наверное, просто совпало, – предположила Ирина. – За строптивость у нас обычно снимают, а не поощряют.
– Ну, Макаров – это не мы с вами, он волк матерый, с таким драться страшновато, – засмеялся Павел Михайлович, – правда, интересный парень, все ему на пользу идет, просто удивительно. Вы его не забывайте и, кстати, ему о себе тоже не давайте забыть. Когда вступите в должность, очень пригодится, что он вам обязан.
Ирина сказала, что учтет.
Когда они были шагах в пятидесяти от машины, Павел Михайлович вдруг остановился:
– А теперь, Ирина Андреевна, давайте отбросим демагогию и, как истинные марксисты, обратимся к реальности, данной нам в ощущениях. А она такова, что родине нужен этот приговор, и родина его добьется. – Он взял Ирину за локоть и заглянул в глаза: – Оправданием вы только дадите этим людям ложную надежду, а себя лишите всех шансов на блестящее будущее. Все. Больше ничего не получите. Этих гавриков пересудят, а вас в лучшем случае до пенсии оставят на нынешней должности, и то если очень повезет.
– Просто очень тяжело входить в процесс с готовым приговором, – попыталась объяснить Ирина. – Я, наоборот, стараюсь привести себя в состояние чистого листа, а тут…
Председатель вздохнул:
– Понимаю вас. Ладно, откровенность за откровенность. Лично я ставлю интересы государства выше интересов двух его отдельных граждан, это раз. По моему глубокому убеждению, они виновны, это два. Но я поручил это дело не Долгачеву, с которым, как вы правильно заметили, мне не пришлось бы разводить душеспасительных бесед, ибо он тут же в холуйском рвении впаял бы им на всю катушку, глазом не моргнув. Нет, я поручил его вам, потому что знаю, что вы будете судить максимально справедливо даже в таких несправедливых условиях. Помните, что у вас всегда есть возможность дать ниже нижнего. И вообще, Ирочка, самое плохое дело надо поручать самому хорошему человеку, вот вам еще одно мое важное наставление на будущее.
