2. Конституция, которая превратит русскую часть Польши в Царство Польское, т. е. государство внутри Российской империи, разрушит единство внутреннего управления в России, затруднит действия российского правительства, а в «русских поляках будет поддерживать мечты о возрождении их независимости, а среди тех, которые достанутся остальным державам – причины к брожению и стремление к отделению».
Далее в письме Штейна содержится абзац с прогнозом дальнейшего развития событий в Польше, если в ней будет введена Конституция. Он настолько оригинален, что мы его приведём целиком: «Следовательно, такой порядок вещей будет содержать в себе элементы разъединения между Россией, как абсолютной монархией, и Польшей, как конституционным государством. Россия в таком исключительном положении Царства Польского найдет причины и всегда будет рада замене унии инкорпорацией. Польша же будет беспокоиться и движение примет мятежный характер, свойственный нации. Унию сменит система постепенного захвата, которая в конечном результате, после ряда новых потрясений, приведет либо к покорению, либо к отложению Царства Польского».
[369] Все это вызовет военные действия, кровопролитие, а Европа устала от войн, она нуждается в мире. Поэтому, «стремясь восстановить принципы справедливости в отношении к обиженным полякам», Александр I рискует нарушить «гораздо более серьёзные отношения», а именно: мир, спокойствие и стабильность в Европе.
Вот ведь как получается у Штейна – Александр I, монарх бесспорно великий и выдающийся, поборник общеевропейского мира и стабильности, должен ради этих ценностей пожертвовать интересами своих новых подданных. Большего лицемерия представить трудно! Хотя мотивы такой позиции фон Штейна вполне понятны. В одном из предложений вышеприведенного отрывка он, по сути, проговорился, что истинным мотивом негативного отношения Пруссии к введению Конституции в Царстве Польском является опасение «брожения и стремления к отделению» в прусской и австрийской частях Польши. Это лишний раз показывает, что ни Пруссия, ни Австрия совершенно не собирались в своих частях Польских земель вводить хоть что-то, похожее на конституционное устройство.
С другой стороны, нельзя не заметить, что прогноз фон Штейна о дальнейшем развитии событий в русской части Польши вроде бы оправдался: антирусское восстание 1831 г. и последовавшая за его подавлением замена Конституции Царства Польского Органическим статутом, ликвидировавшим всякую административную автономию Польши. Но эта схожесть только внешняя. Ведь события 1831 г. произошли не из-за того, что поляки хотели большего, чем давала им Конституция, а из-за того, что основная часть её положений не соблюдалась, особенно после воцарения консервативно настроенного Николая I.
3. В качестве других аргументов вредности введения в Польше Конституции Штейн использует и Божественный промысел, «которому наскучило охранять поляков и он допустил их присоединение к другому государству», и отсутствие оснований вообще для введения в Польше конституционного строя: «в польской нации отсутствуют элементы, которые должны лежать в основе свободы – чистота нравов, уважение к человеку», просвещённость населения, наличие 3-его сословия, городского и сельского управления.
[370]
Штейн договорился даже до того, что объявил разделы Речи Посполитой совершенно справедливым искуплением «исторической вины» поляков перед Европой (трехвековая анархия, развращённость магнатов, притеснения низших сословий).
В заключение Штейн предостерегает Александра I от поспешных действий: «получив свободу, до которой эта нация не доросла и к которой она не подготовлена, она получит роковой дар – как для неё самой, так и для соседней державы, с которой ей назначено остаться в соединении».
[371]
Ну а что же Штейн предлагал полякам взамен Конституции? Ведь не мог он не понимать, что иноземное управление польскими землями без всяких уступок национальным чувствам поляков (подогретых обещаниями Наполеона преобразовать в будущем Великое герцогство Варшавское в самостоятельно государство) неминуемо вызовет к жизни очередное национально-освободительное движение. Штейн предлагал вместо Конституции, до которой поляки не доросли и которая вызовет нежелательные последствия в соседних странах, учредить местное самоуправление (d’Etats provinciaux), что «обеспечило бы полякам их личную и имущественную неприкосновенность, участие во внутреннем управлении и тем самым дало бы им возможность развивать свои моральные и интеллектуальные способности». К тому же это оградило бы их в известной степени от притеснений и ошибочных мероприятий власти».
[372]
30 октября 1814 г. Александр I при активном участии князя А. Чарторижского подготовил обстоятельный ответ (Reponse) на Меморандум Кэслри и письмо Штейна, а затем и Дополнение к нему (Supplement a la Reponse au Memorandum anglais du 30 octobre 1814). В этих документах было дано чёткое обоснование позиции российского императора по польскому вопросу. Если отбросить дипломатические условности, естественно, присутствующие в этих документах, то основные аргументы российской стороны выглядят следующим образом.
Во-первых, Россия должна получить справедливое территориальное вознаграждение за понесенные потери в борьбе с Наполеоном и за огромные услуги, оказанные Европе; при этом в лице Польши Россия хочет получить верного союзника и навсегда обеспечить Россию защитной линией на Западе; в этой связи Александр I не хочет оставлять в своих новых владениях очаг смуты и волнений, который при обострении международной ситуации всегда может быть использован против России;
Во-вторых, необходимо учитывать последствия Французской революции и наполеоновских войн, их влияние на европейское общественное мнение в целом и польское – в частности. В письме прямо говорилось, что «Европа еще не оправилась от той пагубной моральной болезни, которая едва не нанесла смертельного удара социальному устройству народов. Является, поэтому, крайне необходимым принять действительные меры предосторожности, которые могли бы задержать распространение зачатков этой болезни, или, по крайней мере, оградить от нее северные страны». Отсюда вытекает еще одна причина морального успокоения Польши и устранения от неё каких бы то ни было поводов к принятию и распространению «этой наиболее опасной из зараз».
Поэтому вывод для Александра I был вполне очевиден: необходимо «уступить голосу уважаемых людей и европейского общественного мнения, уступить страстному желанию целой нации, с такой энергией и постоянством высказываемому в бесчисленных петициях, которые неустанно поступают из всех частей Великого Герцогства Варшавского к стопам Русского императора и в которых польский народ вручает свою судьбу в Его руки. Необходимо, наконец, помнить и о тех всегда священных правах, которые приобрела польская нация, ценой столь долгих несчастий и превратностей судьбы искупившей всё то, в чем её можно было винить».
