Такая неоднозначная трактовка классиками марксизма российского самодержавия и привела к дискуссии о том, что же такое российское самодержавие – особый вид абсолютной монархии западного типа или восточная деспотия?
С позиций сегодняшнего дня видно, что дискуссия о природе российского самодержавия носила во многом схоластический характер и часто сводилась к комментированию высказываний Маркса, Энгельса и Ленина (часто весьма неоднозначных и противоречивых) по данному вопросу. К сожалению, ученые изначально были вынуждены действовать в узких рамках господствующей идеологии и поэтому обсуждение часто сводилось к тому, кто проявит большую эрудицию и находчивость в оперировании цитатами из работ классиков марксизма. Разумеется, их (классиков) мнение считалось истиной в последней инстанции.
Тем не менее, несмотря на указанные выше недостатки, дискуссия в целом оказалась достаточно плодотворной. В научный оборот был введен значительный массив новых источников, определены основные подходы к выявлению социальной и политической сущности российского самодержавия, этапов его становления и развития.
Мнения участников дискуссии по поводу природы российской неограниченной монархии разделились. Меньшинство ученых во главе с Н. П. Павловой-Сильванской доказывало наличие в российском самодержавии всех признаков восточной деспотии, ссылаясь, прежде всего, на ряд высказываний К. Маркса, Ф. Энгельса и Г. В. Плеханова.
[243] Похожей позиции придерживался и А. Н. Чистозвонов. В своей статье «Некоторые аспекты проблемы генезиса абсолютизма», носившей сравнительно-исторический характер, он высказал мнение о существовании двух типов абсолютизма – классического европейского (например, Франция Людовика XIV) и азиатского (или полуазиатского). К последнему типу он отнес абсолютизм в Испании и России. При этом ссылался он, прежде всего, на высказывания Маркса, который, анализируя политический строй в Испании в XVII–XVIII вв., отмечал следующее: «Абсолютная монархия не только нашла в Испании материал, по самой своей природе не поддающийся централизации, но она сделала всё, от нее зависящее, чтобы не допускать возникновения общих интересов, обусловленных разделением труда в национальном масштабе и многообразием внутреннего обмена, которые и являются единственно возможной основой для единообразной системы управления и общего законодательства. Таким образом, абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями в Европе, вообще должна быть отнесена к азиатским формам правления». По мнению Чистозвонова, Маркс и Энгельс относили к испанскому варианту абсолютизма и российский абсолютизм. При этом абсолютизм они рассматривали в формально-юридическом смысле как неограниченную монархию, подразделяя ее, как минимум, на две разновидности – абсолютные монархии Европы и азиатские формы правления. Примерно такой же позиции придерживался и А. Я. Аврех.
[244]
И Павлова-Сильванская, и Чистозвонов, и Аврех выделяли следующие черты российского самодержавия, сближавшие его, по их мнению, с азиатской деспотией: преобладание неправовых методов управления обществом и, прежде всего, личного произвола монархов; преобладание государственной собственности на землю и общинного землепользования; неразвитость в России XVII–XVIII вв. третьего сословия, а отсюда, исключительно дворянский характер российского абсолютизма.
Однако большинство ученых, принимавших участие в дискуссии, эту позицию не поддержало. А. Л. Шапиро, Н. И. Павленко, А. Н. Сахаров, А. М. Давидович, Ю. Ю. Титов и др. доказывали, что Маркс имел в виду не разные типы абсолютизма, а региональные особенности абсолютной монархии как единой формы правления. По их мнению, Россия прошла те же этапы в становлении монархии, что и страны Западной Европы. Другое дело, что из-за влияния монголо-татарского ига Россия, во-первых, стадиально отстала от передовых стран Западной Европы, как в социально-экономическом, так и политическом плане, превратясь в страну догоняющего развития, и, во-вторых, длительная зависимость от Золотой Орды способствовала восприятию многих черт восточной политической системы (незначительная роль права в управлении страной, преобладание личного произвола правителя и т. д.). При этом обращалось внимание на то, что те черты, которые было принято считать проявлениями восточного деспотизма, обнаруживаются в той или иной мере и в практике большинства западноевропейских абсолютных монархий. Например, в период правления во Франции Людовика XIV личный произвол монарха играл значительную роль в определении внутренней и внешней политики. Так что даже теоретически разделение понятий на абсолютизм и восточную (азиатскую) деспотию весьма условно. После западнических реформ Петра I российское самодержавие по внешней форме окончательно сближается с западноевропейским абсолютизмом.
[245]
Что касается вопроса о соотношении понятий «абсолютизм» и «самодержавие», то он решался с позиций их равнозначности. При этом вышеупомянутые ученые ссылались, прежде всего, на работы В. И. Ленина, в которых самодержавие, абсолютизм и неограниченная монархия рассматривались как синонимы.
[246]
В любом случае, представители обоих подходов пришли к выводу, что российский абсолютизм имел ряд особенностей, отличавших его от западноевропейского абсолютизма. Во-первых, у российского абсолютизма была иная социальная база. Если в Западной Европе абсолютизм возник на стадии равновесия дворянства и нарождающейся буржуазии, то в России абсолютистский режим опирался исключительно на дворянство, т. к. буржуазии, в западном смысле этого слова, в России XVII–XVIII вв. почти не существовало. Во-вторых, в России власть монарха в меньшей степени опиралась на закон, и в большей степени – на личный произвол, насилие, т. е. на неправовые средства. Хотя, начиная с Петра I, соотношение постепенно меняется в противоположном направлении и монархия как бы «обрастает» правовыми средствами осуществления своего господства.
