Ситуация с проблемой реальности существования абсолютизма как формы правления осложняется еще и тем, что к ней добавляется проблема соотношения понятий «абсолютизм» и «самодержавие».
Попробуем высказать свое мнение по этим вопросам, исходя; прежде всего, из принципа исторического объективизма.
На первый взгляд, доводы сторонников концепции мифичности абсолютизма выглядят достаточно весомыми. Однако их теоретические построения страдают одним существенным недостатком, а именно: раскритиковав основные положения классической концепции абсолютизма
[254], они фактически ничего не предложили взамен. Если абсолютной монархии не существовало, то, что же было вместо нее? К сожалению, четкого ответа мы не найдем. В лучшем случае услышим о «монархии Старого порядка» (применительно к дореволюционной Франции) или «полиэтнической империи» (применительно к России). Однако понятия эти расплывчаты и неконкретны, их четкое определение отсутствует, они еще менее верифицированы, чем понятие «абсолютизм».
Тем самым позитивная часть построений противников концепции абсолютизма явно нуждается в дополнительной разработке и конкретизации.
С другой стороны, возникает вопрос, а нужны ли вообще подобные обобщения и теоретические конструкции? Не легче ли просто описывать и анализировать конкретные исторические факты? На наш взгляд, подобные обобщения нужны, хотя бы в силу необходимости иметь четкое представление об объекте исследования. Как бы не относиться к классической теории абсолютизма, нельзя не признать, что она дает определенный умозрительный инструментарий, позволяющий моделировать разные стороны исторического процесса и сравнивать однотипные исторические явления.
По нашему мнению, сложность с определением понятия «абсолютизм» объясняется существующей до сих пор неопределенностью в выборе критерия для выделения главных сущностных признаков в этом понятии. Критерии предлагались и предлагаются самые разные: юридический (особая форма правления), политический (особый политический режим со специфическим механизмом принятия и реализации политических решений), социально-экономический (особый тип экономических и социальных отношений, господствующих в обществе). В результате в одно понятие вкладывается совершенно разное содержание.
Наша позиция по этому вопросу такова. Термин «абсолютизм» обозначает, прежде всего, форму правления, т. е. особый механизм организации государственной власти, принятия и реализации политических решений, базирующийся на определенном правовом основании. Следовательно, абсолютизм относится к государственно-правовой составляющей общественного строя, т. е. является, прежде всего, юридической категорией. Значит наиболее логичным и объективным будет определение этого понятия на основе формально-юридического критерия.
[255]
Исходя из этого, абсолютную монархию можно определить как особую форму правления, при которой власть монарха, исходя из действующих законов, является неограниченной. Монарху принадлежит вся полнота законодательной, исполнительной и судебной власти, источником которой он и является.
Данное определение является предельно конкретным, оно исключает двусмысленные толкования. Упор в нем делается на формально-юридическую сторону: неограниченность власти монарха по закону. Это понятие, по сути, вневременное. Любая монархия в любой исторический период, соответствующая этому критерию, может считаться абсолютной. А вот далее она наполняется конкретным историческим содержанием (социальная опора, преобладающие методы управления и т. д.).
Здесь, правда, необходимо сделать существенную оговорку. Давая именно такое определение абсолютизма, мы исходим, прежде всего, из того, что собой представляет монархия, так сказать, «по закону». Фактически же ситуация может быть иной. В мировой истории мы действительно вряд ли найдем пример «стопроцентной» абсолютной монархии. Монархи неизбежно подвергались воздействию со стороны гвардии, армии, придворных группировок, духовенства и т. д. Значительную роль играли и личные качества монарха, определявшие степень самостоятельности при принятии решений и полноты использования собственных полномочий.
Тем самым возникает проблема серьезного расхождения между формальным и фактическим положением дел. Но с другой стороны, любое государство функционирует, прежде всего, на основе формальных законов. Именно действующее законодательство является главным регулятором общественных отношений. Поэтому и форма правления определяется именно по формально-правовому критерию, а не по фактическому положению вещей. В этой связи, можно привести следующий пример. В Конституциях СССР 1924 г. и 1936 г. форма правления определялась как республиканская, хотя по фактическому объему полномочий власть главы государства И. В. Сталина в 1929–1953 гг. была вполне сопоставима с властью абсолютного монарха. Тем не менее, во всех научных исследованиях и учебных пособиях Советский Союз сталинского периода определяется все-таки как республика, а не монархия, так как именно республиканский статус был закреплен в Конституции.
Примерно так же обстоит дело и с абсолютизмом. Если в законодательстве государства провозглашается неограниченность власти монарха (или, по крайней мере, не упоминается о ее ограничении сословно-представительными или иными учреждениями), то вполне правомерно будет считать ее абсолютной. Но здесь возникает еще одна проблема. Ведь до появления первых конституций в конце XVIII в. статус и полномочия монарха в большинстве европейских государств четко не фиксировались или же были разбросаны по многочисленным правовым документам, часто второстепенного назначения. В качестве примера можно привести Россию в период правления Петра I. Статус абсолютного (самодержавного) монарха четко определяется только в одном законодательном документе явно не первостепенного значения – Воинском Уставе 1716 г., в одной из статей которого говорилось: «Его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь по своей воле и благонамеренно управлять».
[256] Но и это вполне объяснимо. Постепенно сосредоточив в своих руках всю полноту государственной власти в ходе процессов территориального объединения и централизации управления, монархи, видимо, считали, что это само собой разумеющийся факт, не нуждающийся в каком-то специальном оформлении в виде единого законодательного акта.
