Судебно-процессуальные права граждан, зафиксированные в ст. 8–14 Декларации, повторяются еще раз, но в более развернутом виде, в ст. 222–232 в Главе VIII о судебной власти. По сути, они являются кратким изложением английского Habeas Corpus act 1679 г. Согласно ст. 222–224 никто не может быть арестован без приказа об аресте, отданном уполномоченными должностными лицами. В приказе об аресте должны быть изложены мотивы ареста и закон, на основании которого он произведен; арестованному должна быть вручена копия приказа, при этом он должен быть допрошен немедленно или не позже, чем через день (ст. 224). Если на допросе выявится невиновность лица, оно освобождается немедленно. Кроме того, арестованный должен быть выпущен под залог, если это предусмотрено законом (ст. 226). Задержанный имеет право на свидание с родственниками и друзьями (ст. 230). Любые злоупотребления властью пенитенциарных органов и неоправданно жестокое обращение с заключенными строго запрещаются (ст. 231–232).
Судя по всему, по мысли авторов Конституции 1795 г. эти нормы должны были стать гарантией строгого соблюдения законности при судебном преследовании подозреваемых в нарушении закона. Подобное повышенное внимание к судебно-процессуальным правам человека является явным отголоском событий времен якобинской диктатуры, когда эти права не соблюдались, что вело к массовым нарушениям законности и гибели часто совершенно невинных людей.
Ряд прав человека зафиксирован так же в заключительной Главе XIV «Общие положения». Прежде всего, это свобода слова («никому не может быть воспрепятствовано высказывать, печатать и публиковать свои мысли») и отмена цензуры (ст. 353), свобода совести («никому не может быть воспрепятствовано исповедание избранного им культа» (ст. 354)), свобода конкуренции («не имеется ни привилегий, ни господства, ни ограничений свободы прессы, торговли, развития промышленности и всех видов искусств» (ст. 355)), неприкосновенность жилища («дом каждого человека является неприкосновенным убежищем, никто не может зайти в него ночью, кроме как в случае пожара, наводнения или по требованию, исходящему из самого дома» (ст. 359)).
[305] Согласно ст. 358 провозглашается неприкосновенность частной собственности и «возмещение ее, равное пожертвованному, в случае установленной в законном порядке общественной необходимости». В ст. 364 гражданам предоставляется право свободного обращения с петициями к публичным властям, но обязательно в индивидуальном порядке. Коллективная подача петиций запрещалась.
Характерной особенностью Конституции 1795 г. является отсутствие свободы собраний и ассоциаций, причём это право не просто отсутствует, оно вообще запрещено. В ст. 363 говорится, что граждане могут осуществлять свои политические права только на съезде избирателей для избрания выборщиков или коммунальных съездах.
Согласно ст. 360 запрещена организация корпораций и ассоциаций, противоречащих общественному порядку. При этом специально отмечается, что никакое сообщество граждан не имеет право рассматривать себя как общенародное общество (ст. 361), а ст. 362 прямо запрещала сообществам, занимающимся политической деятельностью, устанавливать связи с другими сообществами, примыкать к ним, устраивать публичные заседания, состоящие из единомышленников и различных присутствующих, навязывать условия принятия и избрания, присваивать себе исполнительные права, заставлять носить своих участников какие-либо наружные символы их сообщества. Фактически это означало запрет создания политических партий.
Появление такой нормы, на наш взгляд, является опять же отголоском событий недавнего (для термидорианского режима) прошлого, когда Якобинский клуб, фактически превратившийся в политическую партию, подмял под себя официальные органы государственной власти, навязав свое видение направления развития страны. Пытаясь не допустить повторения подобного прецедента, авторы Конституции впали в другую крайность, вообще запретив создание политических партий. Кроме того, они, видимо, панически боялись власти толпы, настроение которой в недавнем прошлом часто определяло ход развития революционных событий. Иначе сложно объяснить появление в тексте Конституции ст. 365–366.
В первой из них запрещалось «всякое вооруженное скопление народа», которое рассматривалось как покушение на Конституцию и подлежало «рассеиванию с помощью вооруженной силы». Во второй запрещалось и любое невооруженное скопление народа, санкции полагались те же самые.
[306]
Итак, по мысли законодателей стихийное волеизъявление народных масс должно быть введено в строго контролируемое законное русло парламентской борьбы. Ну а чтобы отвлечь внимание народа от политики в ст. 373–374 провозглашалась конфискация имущества иммигрантов и неприкосновенность права собственности на национальные имущества, приобретённые на законных основаниях у казны, независимо от происхождения. Видимо, жажда наживы должна была притупить стремление активно участвовать в политических событиях.
Таким образом, если в целом оценивать раздел о правах человека в Конституции 1795 г., то несмотря на более подробную проработанность судебно-процессуальных прав, его следует признать шагом назад, по сравнению с соответствующим разделом Конституции 1793 г. Самих прав стало меньше как в количественном, так и в качественном отношении (отсутствуют социальные права, ликвидировано всеобщее избирательное право и т. д.). К тому же уж слишком сильно Конституция 1795 г. находилась под влиянием особенностей политического момента.
Раздел о правах человека
В Конституции 1795 г. законодательной власти посвящено три главы – третья (16 ст.), четвертая (11 ст.), пятая (88 ст.). Всего в этих главах насчитывается 115 статей, что намного превышает количество статей, посвященных исполнительной (70 ст.) и судебной (72 ст.) властям. Тем самым Конституция 1795 г. продолжила традицию, восходящую к первым двум Конституциям, в которых первостепенное внимание уделялось именно законодательной власти (особенно в Конституции 1793 г.).
По своей структуре новый французский Парламент – Законодательный Корпус – состоял из 2 палат: Совета старейшин (верхняя палата из 250 депутатов) и Совета пятисот (нижняя палата (ст. 44)). Это коренное отличие от Конституций 1791 и 1793 гг., по которым высший законодательный орган страны был однопалатным. Судя по всему, в этом нововведении авторы Конституции хотели видеть гарантию против возможного произвола законодательной власти (приводился пример якобинского Конвента). Сохранилась легенда о том, что во время дебатов в термидорианском Конвенте о будущей структуре законодательной власти в большом ходу была предсмертная фраза одной из жертв якобинского террора: «меня убивает не Робеспьер, а отсутствие второй палаты».
[307]
