Сравнительная таблица Конституций Франции 1791, 1793,1795 и 1799 гг.
Глава V. Конституции европейских государств эпохи Реставрации: складывание системы дуалистических монархий как вариант выхода из государственно-правового кризиса
После поражения наполеоновской империи и восстановления независимости европейских государств, входивших в её состав, перед державами-победительницами (прежде всего Россией, Англией и Австрией) встал крайне сложный вопрос – что делать дальше? Как обеспечить стабильность в Европе и не допустить новые войны и революции? Именно эта проблема стала одной из самых главных на Венском конгрессе 1814–1815 г.
Наиболее дальновидные представители стран-победительниц (с российской стороны это, прежде всего, Александр I и его помощник по внешнеполитическим делам граф И. Каподистрия) понимали, что простое восстановление абсолютистских режимов в новых условиях неприемлемо. Без поддержки хотя бы части населения, только на штыках союзников таким режимам долго не продержаться. Необходимо пойти на уступки общественному мнению и хотя бы внешне ограничить власть монарха конституционными учреждениями. Умеренные конституции должны были стать гарантией неповторения революций в будущем, гарантией стабильности новых (а на самом деле восстановленных старых) «легитимных» режимов. Несомненно, творцами новой политической системы в Европе учитывалась и общая тенденция развития формы правления в революционную эпоху во Франции: от монархии через республику опять к монархии, но не традиционной феодальной, а буржуазной. И хотя постреволюционная эпоха получила название эпохи Реставрации, наименование это не совсем верно отражает действительное положение вещей. Произошла только реставрация прежних династий, но не политической системы. Многие завоевания революционной и наполеоновской эпохи были сохранены, начиная от перераспределения собственности и заканчивая изменениями в гражданском и уголовном законодательстве и конституционными установлениями.
Подобная компромиссная система, как показал дальнейший ход событий, оказалась вполне жизнеспособной и определила еще один вариант выхода из государственно-правового кризиса традиционных феодальных монархий. Благодаря этим изменениями они смогли просуществовать в большинстве европейских стран до 2-ой пол. XIX – нач. XX вв.
В этом параграфе будет проведен сравнительный анализ семи конституций эпохи Реставрации (обычно она датируется 1814–1830 гг.): Конституционной Хартии Франции 1814 г., Конституции Швеции 1809 г. (с изменениями 1814–1815), Конституции Норвегии 1814 г., Конституции Бадена 1818 г., Конституции Баварии 1818 г., Конституции Португалии 1826 г. и Конституции Царства Польского 1815 г. Страны эти представляют разные регионы Европы, и поэтому сравнение их конституционных документов позволит выявить как общие тенденции развития конституционно-правовой мысли этого периода, так и региональные особенности, связанные со спецификой местной общественно-политической ситуации.
Кроме того, анализ этих Конституций важен еще и потому, что на их составление (особенно французской Конституционной Хартии) оказал значительное влияние лично Александр I. А этот важный факт выводит нас на ключевую проблему соотношения и степени взаимовлияния западноевропейского и российского конституционализма.
§ 1. Конституционная Хартия Франции 4 июня 1814 г.
Конституционная Хартия Франции 1814 г. является первым историческим вариантом так называемой октроированной (т. е. дарованной монархом) конституции. Она стала своеобразной моделью для всех последующих аналогичных законодательных актов в других государствах. По мнению А. Н. Медушевского, Хартия 1814 г. впервые дала синтез новой социальной реальности послереволюционного периода и старых, по существу, политических форм, что нашло отражение в истории её создания и структуре.
[323]
Инициатива появления Хартии 1814 г. приписывается чаще всего Талейрану и Александру I. Талейран, министр иностранных дел при Директории и Наполеоне в 1797–1809 гг., считавшийся многими современниками воплощением цинизма и продажности (госпожа Ж. де Сталь, например, дала ему такую характеристику: «Он продал Директорию, он продал Консульство, Империю, императора, он продал Реставрацию, он всё продал и не перестанет продавать до последнего своего дня всё, что сможет и даже чего не сможет продать»
[324]), сыграл важнейшую роль в восстановлении Бурбонов, на французском престоле.
Ведь первоначально в апреле 1814 г. после взятия Парижа Александр I (а его мнение было ключевым) склонялся к мысли либо призвать на французский престол бывшего французского маршала Бернадота (на тот момент шведского короля), популярного в армии, либо пасынка Наполеона Евгения Богарнэ, также популярного в армии и выходца из французской аристократии, либо малолетнего сына Наполеона «римского короля» Наполеона II при регентстве его матери Марии-Луизы. Учитывая, что Мария-Луиза была дочерью австрийского императора Франца, то к варианту с Наполеонам II склонялась и Австрия.
Александр I вообще крайне скептически относился к Бурбонам и их перспективам удержаться на французском троне, даже если их «посадят» туда союзники. Он считал их людьми косными и ограниченными, не способными понять, что править старыми методами в новый обстановке невозможно. Подтверждением этому может служить эпизод, описанный в мемуарах агента Бурбонов барона де Витролля, когда он за две недели до вступления союзных войск в Париж приехал к Александру I уговаривать его согласиться на восстановление династии Бурбонов. Ответ Александра I просто поразил де Витролля. «Что же, – сказал Александр с выражением неудовольствия и сожаления, – если бы Вы их получше знали, Вы были бы убеждены, что тяжесть подобной короны слишком для них велика… Мы уже много искали, что могло бы подойти Франции, если бы Наполеон исчез. Некоторое время тому назад мы думали о Бернадоте. Его влияние на армию, расположение, которое он должен иметь в кругу друзей революции, остановили на один момент нашу мысль на нём. Но затем некоторые мотивы отдалили нас от этой мысли. Говорили и о Евгении Богарнэ, его уважают во Франции, его любит армия, он вышел из рядов дворянства. Может быть, он имел бы многочисленных сторонников. А потом, может быть, благоразумно организованная республика (!) больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как Ваша! Эти идеи делают очень трудными установление более концентрированной власти!» Выслушав это, роялист де Витролль остолбенел: «Где же мы, Великий Боже, были 17 марта? Император Александр, король королей, объединившихся для спасения всего света, говорил мне о республике!».
[325]
