Танцующие немного потеснились, и она втолкнула Шимаэла в круг перед музыкантами, положив его руки себе на талию.
— Смотри на меня, слушай ритм, а я буду тебе подсказывать, — получил он краткую инструкцию, — не забивай себе голову, пусть твое тело само почувствует, что да как. Будь внимателен, и у тебя все получится. Готов?
— Нет, — честно признался Шимаэл.
— Тогда — начали!
Продолжать отбрыкиваться или же спасаться бегством теперь было поздно, и Шимаэл решил немного подурачиться, подыграв Оди в ее затее. Она тем временем легонько потянула его за рукав, подтолкнула коленкой ногу, и он сам не заметил, как закружился в танце.
Оди не лукавила, когда утверждала, что ее талантов хватит на двоих. Она действительно умудрялась одновременно танцевать и за себя и за Шимаэла. Где толчком, где жестом, а где и просто быстрым движением глаз девушка управляла его перемещениями, заставляя выписывать порой весьма замысловатые фигуры. Через какое-то время Шимаэл позволил себе расслабиться, полностью отдавшись в ловкие руки девушки, послушно следуя ее подсказкам и не без интереса наблюдая за ее изящными движениями.
Теперь он, наконец, понял, откуда было родом ее несуразное платье. Оно принадлежало именно этому месту, принадлежало Танцу. Еще недавно казавшееся сумбурной грудой розовых тряпок, оно впитало в себя музыку, ритм и превратилось в живую и самостоятельную часть творящегося действа. Его полы развевались пестрым веером, блестящие застежки сверкали в такт движениям Оди, чьи туфли отбивали на досках пола звонкую дробь.
Черные волосы хлестали девушку по плечам, затянутые в облегающие перчатки руки плели вокруг нее столь сложный и запутанный узор, что им уже давно следовало завязаться в морской узел. Однако этого не происходило, и танец лишь продолжал набирать обороты. Оди розовым вихрем кружилась вокруг Шимаэла, почти его не касаясь, и невероятным образом продолжала им руководить. Еле заметными намеками и выстрелами зеленоватых глаз она словно дергала его за невидимые веревочки, все глубже затягивая в пучину танцевального безумства.
Шимаэл чувствовал, что начинает задыхаться, он оказался явно не готов к столь зажигательной вечеринке. Музыка уже прочно обосновалась у него голове и теперь каждый такт гулко ударял изнутри по его звенящему черепу. Краем глаза он видел, что остальные танцоры расступились в стороны, освободив место для их танцующей пары. Люди хлопали в ладоши и подбадривали их одобрительными криками, но к этому моменту происходящее вокруг уже перестало волновать Шимаэла. Все его внимание было всецело поглощено кружащейся в неистовом танце партнершей.
Каждое ее движение буквально прожигало полосы на сетчатке глаз, причиняя почти физическую боль, но Шимаэл не мог оторваться от этого зрелища. Наблюдение за Оди доставляло ему несказанное наслаждение, почти такое же, как от физической близости, только шло оно не снизу, а, напротив, от головы, и распространялось по всему телу сладостной волной. У него уже начало темнеть в глазах, но в этот миг танец оборвался так же внезапно, как и начался. Зал взорвался аплодисментами.
Обессиленный Шимаэл прислонился к столбу, жадно хватая ртом воздух. Сквозь застилавший глаза туман он видел, как раскрасневшаяся и улыбающаяся Оди присела перед ним в благодарственном реверансе, но сам он смог лишь судорожно кивнуть ей в ответ. Девушка подошла к нему и, взяв под руку, как покорного ягненка отвела назад к столику. Шимаэла трясло словно в лихорадке, он сам казался себе сломанной марионеткой, чьи разболтанные конечности существовали сами по себе, выписывая вокруг него судорожные кренделя. Его тело едва ему повиновалось, приходилось сосредотачиваться даже для того, чтобы элементарно переставлять свои ноги.
Залпом опрокинув в пересохшее горло кружку с остатками пива, Шимаэл отлучился в уборную, дабы плеснуть прохладной водой в пышущее жаром лицо. Он облокотился на тумбочку с жестяным умывальником и тупо уставился на свое отражение в зеркале, но на самом деле не видел его. Перед его глазами продолжали плясать розовые протуберанцы, среди которых мерцающей черной дырой развевались волосы Оди и сверкали ее глаза, а в его ушах продолжала греметь музыка. Шимаэл уже не соображал, кто он такой, что и зачем он здесь делает. Да он и не забивал свою голову подобными пустыми мыслями. Спроси его кто — так он сейчас даже собственное имя вспомнить не смог бы.
Он кое-как умылся и тщательно вымыл руки, вычистив всю грязь из-под ногтей. Он не знал, почему, но сейчас это казалось ему крайне важным.
Когда Шимаэл вернулся в зал, он обнаружил, что Оди уже расплатилась и собиралась уходить. Доней как раз собирал со стола пустую посуду.
— Но… как… — самые элементарные слова напрочь вылетели из головы пилота, — ты уже?
— Время позднее, а я сегодня так рано встала, — Оди подхватила свою сумочку с лекарствами, — да и завтра непростой день предстоит.
— Но я не могу так, чтобы ты… — Шимаэл выудил из кармана горсть монет и неуклюже попытался всучить их ей, — ты не должна за меня расплачиваться!
— Брось! — она мягко, но решительно отвела его руку, — тебе деньги нужнее, а для меня это сущие гроши.
— И я не успел поблагодарить тебя за вылеченную ногу!
— А я не успела сказать тебе спасибо за замечательный танец, который ты мне подарил, так что, думаю, мы с тобой в расчете.
— Дай я хоть провожу тебя!
— По-твоему, я уже и до своей комнаты без посторонней помощи дойти не смогу? — усмехнулась Оди, но отвергать ухаживания Шимаэла не стала, — ты бы лучше теперь о собственном ночлеге побеспокоился.
Она взяла его под руку и направилась к лестнице. Закрывшаяся за ними дверь словно отрезала шум таверны, и здесь, в полумраке узкого коридора, Шимаэл, повинуясь мгновенному импульсу, вдруг сделал то, чего от себя совершенно не ожидал. Он резко развернулся и, прижав девушку к стене, страстно впился в ее губы.
Дыхание Оди прервалось, она вздрогнула, но не оттолкнула его, и Шимаэл почувствовал, как девушка ему ответила. Сквозь одежду он ощущал, как вздымается ее грудь, пряди ее перепутавшихся волос упали на его лицо, ноздри щекотал тонкий аромат духов. Разум окончательно покинул его, всецело вытесненный безумным пламенем желания.
С неимоверным трудом он оторвался, чтобы впустить каплю воздуха в задыхающиеся легкие.
— Я… — прохрипел он, но Оди коснулась его губ холодными пальцами, заставив умолкнуть.
— Не надо слов, — прошептала она, — они все только усложняют. Моя комната здесь, совсем рядом…
* * *
Грациозный черный жеребец лениво переступал копытами, пощипывая придорожную траву. Что бы ни говорили, никакой овес или сено никогда не сравнятся со свежей зеленой травкой, на которой еще не успели просохнуть капли утренней росы. Застывшая подле него на обочине высокая фигура в черном плаще терпеливо поджидала приближающуюся карету, что недавно вынырнула из-за гребня холма.
Лучи солнца играли на лоснящихся боках четырех вороных лошадей, начищенные серебряные детали упряжи сверкали так, что от их бликов было больно глазам. На черных лакированных дверях красовалось стилизованное изображение двух ладоней, в которых плясал язык пламени. Подобно невидимой радиации, во все стороны от величаво плывущего экипажа волнами распространялось ощущение его странной чужеродности. Его торжественная мрачность резко контрастировала с буйством красок окружающей природы, невольно приковывая взгляд и заставляя испытывать чувство неясного дискомфорта. В ехавшей по дороге карете ощущалась молчаливая угроза, как от черного провала, неосторожное приближение к которому может оказаться смертельно опасным.
