Слова сами рванулись наружу, бурлящим потоком расшвыривая в стороны последние обломки его защитных укреплений. Он не знал, откуда они берутся в его голове, да это было и не важно.
— Матерь Сиарна, спасительница и заступница, жизнь дарующая и путь наш светом своим озаряющая! В руки Твои вверяю себя я и приму любой исход Суда Твоего. Если смерть моя явится достаточной платой за грехи мои, то так тому и быть. Ежели Тебе нужна жизнь моя презренная, то возьми ее в уплату долга моего, всю, от сего момента и до последнего вздоха. На все воля Твоя. Отныне я, в жизни или в смерти, верный слуга Твой, и в руки Твои судьбу свою вверяю.
Шимаэл умолк, настолько опустошенный и обессиленный, что даже перестал ощущать собственное тело. Ни боль от бесчисленных синяков и ссадин, ни пронизывающий холод, ни хлещущий по спине дождь — ничего этого он уже не замечал. Быть может, его душа уже отделилась от бренного тела, навсегда избавившись от терзаний плоти? Но у него не осталось сил даже для того, чтобы порадоваться данной мысли.
Его ушей коснулся какой-то звук, какая-то суета в рядах окружавших его волков, которые вдруг обеспокоено затявкали и заскулили. Шимаэл вскинул голову, но без очков он ничего не мог толком разглядеть. Он видел только яркий белый свет, источник которого приближался к нему, бесшумно двигаясь в паре метров над землей. Когда он приблизился, то Шимаэл смог рассмотреть светящийся шар размером с футбольный мяч, вокруг которого плясали тонкие нити разрядов, издававшие негромкое шипение и потрескивание.
Один из волков немного замешкался на пути сияющего шара, и лиловые трескучие плети хлестнули его по спине. Бедняга дико взвыл, судорожно отпрыгнул в сторону и со всех ног метнулся прочь, рассыпая искры с топорщащейся шерсти. Для его сородичей это явилось последней каплей, и стая бросилась врассыпную. Еще пара волков налетела при этом на охранный периметр, и два отчаянных коротких визга ознаменовали их кончину.
Шимаэла же буквально парализовало. Он не мог вымолвить ни слова, все его конечности отказались ему подчиняться. В любой другой ситуации он ни секунды бы не сомневался, что перед ним обычная шаровая молния, но только не сейчас. И пусть без очков его зрение оставляло желать лучшего, внутренний взор Шимаэла, усиленный и сфокусированный его верой, теперь безошибочно различал послания, скрытые в кажущихся совершенно обычными событиях и предметах, хотя он и не всегда понимал их смысл. И, воистину, в этом мире не было ничего случайного!
Огненный шар подлетел ближе и разряды оплели ноги Шимаэла, пронзив все тело резкой жгучей болью. Он закричал и попытался, судорожно дергаясь, отползти прочь, но все новые и новые электрические иглы впивались в его тело. Боль взвилась до нестерпимой высоты, словно желая напрочь выжечь все нервные окончания. Шимаэл забился в конвульсиях, превратившись в один сплошной комок огня, в котором умерли все прочие ощущения, оставив лишь боль и терзаемый ею разум. Мышечное напряжение достигло предела и, не в силах более даже пошевелиться, он скрючился в позе эмбриона и только короткие судороги пробегали по его спине.
Его уши заполнил гул мечущейся в венах крови и грохот бешено колотящегося сердца, но вскоре, заглушая все прочие звуки, на него обрушился пронзительный вой и визг, так и норовящий взорвать голову изнутри. Этот безумный гвалт дрожал и пульсировал, меняя ритм, тембр и высоту, как радиоприемник, настраивающийся на нужную частоту. Его вибрации постепенно обрели осмысленность, обрели форму, и океан охватившей Шимаэла боли прочертил на песке его угасающего сознания отчетливые слова:
— ИДИ И ПОМНИ!
И все закончилось. Словно кто-то споткнулся о сетевой шнур и ненароком выдернул штепсель из розетки. Все.
Темнота. Тишина. Дождь.
Только перед глазами все еще стоял шар ослепительного сияния, окруженный паутиной сверкающих нитей, да во рту ощущался вкус крови, сочащейся из прокушенной губы.
Время остановилось, точнее, даже не остановилось, а вообще перестало существовать. Перед глазами Шимаэла проплывали далекие галактики, рождались и умирали звезды, а он все лежал под дождем и невидящим взглядом смотрел в клубящиеся над ним тучи, будучи не в силах породить в своей голове даже простенькую мысль.
Постепенно окружающий мир начал просачиваться сквозь пелену отрешенности подобно тому, как звук пробивается сквозь временную глухоту, заложившую уши после близкого взрыва. Шимаэл почувствовал, как затекли его пальцы, которые продолжали изо всех сил прижимать икону к груди. Он медленно перекатился на бок и сел, оглядываясь по сторонам.
Недалеко промелькнуло что-то зеленое, и сердце испуганно екнуло. Снова волки?! Но пилот почти сразу сообразил, что это светятся не глаза хищника, а луч охранного периметра. Он хотел вскочить и побежать к челноку, но его ноги подкосились, снова бросив его на мокрый мох. Тогда Шимаэл пополз на четвереньках, помогая себе правой рукой, а левой сжав икону. Губы его беззвучно шевелились, моля Сиарну не покидать его в последний момент.
По телу прокатилась волна легкого жжения, означающая, что он пересек периметр и оказался под его защитой. Он кое-как поднялся на ноги и заковылял вперед, выставив руку перед собой, чтобы не налететь на корабль лбом. Пальцы наткнулись на шершавый бок челнока, и Шимаэл облегченно уткнулся в него, испытывая к железной машине чуть ли не благодарность. Здесь, под чужим небом, она осталась его единственным другом.
Он зашарил по обшивке, выясняя, где именно оказался, и в какой стороне находится погрузочный люк. Сейчас, когда гроза утихла, земля погрузилась в такую кромешную темень, каковая бывает лишь в недрах угольной шахты. Даже очки не помогли бы.
Кое-как сориентировавшись, Шимаэл двинулся вдоль борта, нащупывая крышку пульта управления трапом. Она пригорела во время посадки, и Шимаэл в кровь разодрал руку, пока оббивал с нее окалину и ногтями пытался ее открыть. Когда это ему, наконец, удалось, сканер упорно не хотел признавать его грязную и окровавленную ладонь и отказывался открывать люк. Пришлось наклоняться и оттирать руку о мокрую траву и собственные штаны. Взаимопонимание получилось наладить только с третьей попытки, и погрузочная аппарель со скрипом и натужным гудением опустилась к ногам Шимаэла. По земле пролегла широкая полоса тусклого желтого света.
Силы окончательно изменили ему, он рухнул на трап и, хватаясь руками за решетчатый пол, втащил свое безвольное тело вовнутрь. Кнопка закрытия люка располагалась на уровне пояса, но Шимаэлу пришлось тянуться к ней чуть ли не из последних сил, наугад хлопая по стене и оставляя на ободранном пластике отпечатки кровавой пятерни.
Кронштейны замков лязгнули, герметично изолировав его от окружающего мира. Шум дождя, гул далекого грома, перекрикивания птиц — скальпель захлопнувшегося люка словно отсек все звуки, оставив Шимаэла наедине с голосами в его собственной голове. Там были и Найда, и Чак, и Сейра, даже Риккардо с Айваном — все его товарищи, чьи грехи он осмелился взвалить на себя. Теперь он был обречен пронести эту ношу через всю оставшуюся жизнь. Он не сожалел о принятом решении, но внезапное осознание того, что мосты сожжены, и обратного пути больше нет, окатило его обжигающей волной, и Шимаэл зарыдал.
