Адреналин зашкаливал. Сердце билось, как сумасшедшее. Несмотря на заверения Аза, я до последнего сомневалась, что машина успеет вовремя остановиться. Поэтому невольно зажмурилась изо всех сил, ожидая удара. Удара не было, но я почему-то никак не могла поверить, что всё закончилось.
Герман далеко не сразу сумел оторвать меня от себя. А когда ему это, наконец, удалось, мои ноги подогнулись, и я едва не сползла на обледеневший тротуар. Он успел среагировать и подставить руки. Я повисла на нём, отчаянно трясясь и отбивая зубами дробь. Но всё это было к месту. Ведь я действительно выглядела как человек, который только что собирался умереть.
– Ты закрыла меня собой от машины? – медленно произнёс Герман, рассматривая замерший в метре от нас капот. Дверь открылась, и из салона вывалился пьяный в стельку мужчина.
– Ушпел зтр… затр… мозить! – с невнятной гордостью произнёс он и отключился, растянувшись на мостовой. Судя по отсутствию крови, он не пострадал. К нему уже спешили прохожие. Кто-то ругался, кто-то куда-то звонил.
– Эй, вы как? – крикнули нам.
– У тебя кровь на губах, – тихо сказал Герман, игнорируя выкрик. – Кажется, я нечаянно ударил тебя рукой.
Он смотрел на меня так, словно видел впервые. С непередаваемой нежностью, недоверием и восторгом. Как будто дед Мороз внезапно исполнил все его сокровенные желания. «Получилось», – устало подумала я. Жаль, что это только начало. Если так пойдёт и дальше, то в конце нашего свидания я стану абсолютно седой.
Герман медленно наклонился ко мне и очень легко, нежно поцеловал, слизывая кровь.
– Целуются! Нормально у них всё! – удовлетворённо заключил кто-то за моей спиной.
Народа стало прибавляться.
– Давай уйдём, – попросила я, едва он отстранился. Герман кивнул, взял меня за руку и повёл прочь. Кажется, нас несколько раз окликнули, но останавливать, к счастью, не стали.
До дома Германа я добрела на автопилоте.
Что интересно, теперь он не спрашивал, пойду ли я к нему в гости. Просто уверенно вёл меня к себе, как будто это само собой подразумевалось.
Герман жил в старой пятиэтажке. Мы поднялись на третий этаж. Чем ближе мы подходили к квартире, тем сильнее я волновалась. Наверное, после автомобиля с пьяным водителем всё остальное должно было показаться цветочками, но нет. Я знала, что стоит сделать одну ошибку, и все предыдущие усилия пойдут насмарку.
Едва мы оказались в прихожей, Герман закрыл входную дверь, а потом вдруг опустился на корточки и начал расстёгивать мои сапоги. Стянув их с меня, он аккуратно поставил их к стене. Потом пришла очередь пуховика. Он избавлял меня от верхней одежды так сосредоточенно и тщательно, как будто не было на свете дела важнее этого. Я не сопротивлялась, хоть и ощущала себя куклой. И это ощущение усилилось, когда он собственноручно снял с меня шапку и пригладил волосы.
С другой стороны, в этот момент от меня ничего особо не требовалось, и я воспользовалась передышкой, чтобы справиться со страхом. Ведь как только закрылась дверь, я почувствовала себя загнанной в ловушку. Смогу ли я вообще уйти отсюда? Что, если я сделаю что-то неправильно? Я словно канатоходец, который балансирует над пропастью. Один неверный шажок в сторону – и конец. Мне понадобилось всё моё самообладание, чтобы не рвануть к двери и не начать дёргать её с воплями: «Помогите! Выпустите меня отсюда!».
К счастью, Германа моё состояние не насторожило. Кажется, после случая с машиной оно выглядело вполне естественным. Как будто у меня начался отходняк из-за осознания, что случилось бы, если бы пьяный водитель не успел затормозить.
Пока я пыталась успокоиться, Герман разделся сам, после чего взял меня за руку и молча повёл на кухню. Я невольно обратила внимание на то, что дома у него царил идеальный порядок. Надеюсь, он не из тех психов, которые готовы убить за случайное пятно на идеально чистой скатерти. Хотя вряд ли. Герман – псих неоднозначный. Больше чем уверена, что он с лёгкостью прошёл бы все психологические тесты и был бы признан абсолютно нормальным. Когда хотел, гениальный актёр гениально играл роль обычного человека. Думаю, свой истинный облик он являл только своим жертвам (вроде того наркомана и тёти Люды) или избранным, в число которых я, очевидно, только что вошла. Если я всё сделала правильно, то он должен окончательно отбросить притворство и стать самим собой.
Небольшая светлая кухня могла бы показаться уютной, но на меня она произвела гнетущее впечатление. Светлые стены, светлая скатерть, светлые шторы. Старенькая плита была вычищена до блеска, белоснежный холодильник сиял так, что было больно глазам. Наверное, приди я сюда в гости до того, как Аз рассказал мне правду, мне бы тут понравилось. А сейчас во всём виделось что-то зловещее.
Меня усадили за стол, передо мной положили столовые приборы. И снова я ощутила эту жуткую заботу, где мне отвели роль куклы: Герман не спрашивал, хочу ли я есть. Одно из проявлений извращённой близости: он решал за нас обоих. Впрочем, как раз этого я и добивалась. Он должен был поверить в то, что мы одно целое.
– Суп? – всё-таки уточнил он. Я, помедлив, кивнула. Суп, так суп.
– Сам сварил? – внезапно заинтересовалась я.
– Да, – Герман улыбнулся своей очаровательной ангельской улыбкой. – Я давно живу один. Научился.
Мне очень захотелось расспросить его про родителей, но я, разумеется, не стала. Помнится, Аз упоминал, что Герман не поддерживает с ними отношения.
Возможно, суп был неплохим. Однако я вкуса не почувствовала. Ещё бы! Очень трудно есть без аппетита, в напряжённой обстановке, да ещё под жадным взглядом Германа, которому наблюдение за тем, как я поглощаю приготовленную им пищу, доставляло невероятное удовольствие. Себе он тоже поставил тарелку с супом, но почти не ел.
– Понравилось? – спросил он, как только я запихнула в себя последнюю ложку.
– Не знаю, – честное признание далось мне нелегко. – Я так переволновалась, что не чувствовала вкуса.
– Зачем тогда ела? – вкрадчиво уточнил Герман.
– Ты приготовил это, – я сделала ударение на первое слово. – Для меня.
Он хмыкнул и кивнул. Ответ ему понравился.
Аз говорил: «Поклонников у него хватает и без тебя. Они готовы врать ему, угождать и изворачиваться, льстить и возносить хвалы. Ты будешь другой. Он должен видеть, что ты готова для него на всё, но не собираешься лгать и лицемерить. Постарайся по мере сил поддерживать этот баланс».
Герман сам убрал со стола и помыл посуду. Я было дёрнулась помочь, но он коротко мотнул головой. А потом мы пили чай. Как обычная пара. И беседовали обо всём на свете, кроме происшествия с машиной. Почему-то Герман избегал этой темы. Однако смотрел на меня при этом особенным взглядом. Не так, как раньше. Что-то изменилось.
Если раньше я чувствовала его жадное желание обладать, то сейчас он словно боялся повредить меня ненароком. Как хрупкую и чрезвычайно ценную вещь. Это выражалось даже в прикосновениях. Герман еле заметно поглаживал кончиками пальцев мою руку, лежащую на столе. Очень нежно и аккуратно.
