Распирающие нас обоих эмоции требовали выхода. И они его нашли. Мы целовались так яростно и исступлённо, что у меня лопнула едва затянувшаяся губа. Кроме того, кажется, Аз зацепил её клыками. Однако боль только подхлестнула меня. Она влилась в острое, болезненное наслаждение, выжигающее изнутри, и как будто дополнила его. Мы забыли обо всём: об ожидающем Германе, об угрожающей мне опасности, о том, что нужно было срочно вернуться. Аз буквально размазал меня по себе, сжимая так крепко, что невозможно было вдохнуть. И всё равно мне было мало. Меня трясло от желания почувствовать его обнажённой кожей. Даже в одежде ощущения были настолько яркие и обжигающие, что казалось, будто я горю изнутри. Наверное, Аз чувствовал то же самое, так как он на мгновение отстранился, сгрёб руками мою блузку, да так и застыл. «Рви уже!», – чуть не крикнула я, но меня отрезвило выражение его лица. И его окровавленные губы. Судя по его взгляду, мои выглядели ещё хуже. Я почувствовала, как по подбородку стекает кровь. А потом включился мозг, и до меня дошло, что шанс вернуться вовремя упущен. Однако испугаться я не успела.
– Не упущен! – вдруг рявкнул Аз, к чему-то словно бы прислушиваясь. – Наоборот! Возвращайся прямо сейчас и сразу открывай дверь!
– Но что мне ска…
– Нет! Не время! Давай!
Он приказал мне с такой силой и убеждённостью, что я не смогла ослушаться, хоть всё во мне и протестовало.
– Лика! Открой немедленно! – услышала я злой голос Германа, как только перед глазами рассеялась темнота. Очевидно, он давно уже там стоял и пытался до меня достучаться. Почти не соображая, что делаю, я распахнула дверь. И застыла, осознав, как выгляжу. Герман тоже застыл, пристально рассматривая помятую и взлохмаченную меня. Его взгляд остановился на губах. Я впала в ступор. Как это всё ему объяснить? Почему Аз заставил меня вернуться? Кажется, он был уверен, что я найду нужные слова. Но он ошибся. В голове было пусто. Ни одной здравой мысли.
Лицо Германа как-то неуловимо изменилось. Неужели конец? Как глупо всё получилось…
Он медленно поднял руку и провёл пальцами по подбородку, размазывая кровь. А потом вдруг… улыбнулся. Я опешила. Что происходит?
– Ты причинила себе боль, – словно не веря в то, что говорит, благоговейно произнёс он. – Ты наказала себя болью за вынесенный приговор… Я делал также. Ты ведь помнишь мои шрамы? Они появились не просто так. Только прочувствовав все оттенки боли, я получил право с её помощью очищать других. Ты такая же. Я вижу, что ты не до конца понимаешь, почему поступила именно так. Но интуитивно ты выбрала правильное решение. О, малышка, как же мы похожи…
Он шагнул ко мне и легко поцеловал в окровавленные губы. Отстранился, но тут же застонал, и поцеловал ещё раз, уже чуть сильнее. Я с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть. Во-первых, было больно. И теперь эта боль вовсе не воспринималась, как что-то несущественное. Во-вторых, после безумного всплеска страсти, который был в шаре, влажные поцелуи Германа вызвали внезапный приступ отвращения. А ещё я почувствовала злость. Как будто Герман посягнул на чужое. Зато эта злость привела меня в чувство и заставила собраться. Я осознала, что в очередной раз ходила по краю и чудом избежала опасности.
Понятно теперь, почему Азаллам настаивал на немедленном возвращении. Я должна была впасть в ступор и дать Герману шанс самому найти правильное объяснение. Любые мои слова могли всё испортить. Да и вряд ли я смогла бы убедительно сыграть роль, если бы попыталась объяснить, почему прокусила себе губы. На неосознанное стремление причинить себе боль это тянет, но на сознательное, пожалуй, нет.
Внезапно я вспомнила, что не убрала в сумку шар. Он остался лежать на бачке. К счастью, Герман был поглощён рассматриванием моего лица и не обращал внимания на окружающую обстановку. Я встала так, чтобы загородить обиталище Азаллама и прошептала:
– Мне надо привести себя в порядок.
– Жду тебя на кухне, – выдохнул Герман, обжигая взглядом. Потом погладил меня напоследок по щеке и удалился.
Я сунула шар в сумку, вышла с ней из туалета и зашла в ванную. Из зеркала на меня смотрела типичная психопатка. Взлохмаченная, бледная, с расширенными зрачками. Интересно, как Герман объяснил себе моё встрёпанное состояние? Решил, что я металась по туалету, одновременно пытаясь выдрать себе волосы и в мясо изгрызая губы? Впрочем, в любом случае, вряд ли даже ему с его нестандартным взглядом на мир пришло бы в голову, что в его туалете меня активно тискал посторонний мужик.
Кстати, губы действительно выглядели жутко. Чтобы привести их в такое состояние, мало было просто прикусить. Надо было приложить к этому старания. Или исступлённо целоваться с кем-то клыкастым, как в последний раз в жизни. Второе Герман предположить никак не мог, поэтому решил, что я целенаправленно причиняла себе боль. Да уж, психически нормальная девушка делать бы так точно не стала.
Я привела себя в порядок, расчесала волосы, шипя, аккуратно промыла губы, а потом вернулась в кухню. Герман к тому моменту достал перекись водорода, ватку и сам обработал мне ранки. Было очень больно. Однако я даже не пискнула, как-то интуитивно чувствуя, что должна принимать боль с достоинством.
Потом мы пошли в комнату и устроились на диване. Герман не предпринимал никаких попыток меня совратить. Это значило, что я добилась своей цели. Аз говорил: «Если ты всё сделаешь правильно, то ваша будущая физическая близость станет для него чем-то возвышенным. Слиянием душ. Он не захочет торопиться с этим. Сначала он захочет познакомить тебя с настоящим Германом». Так и получилось. Мы сидели рядом, как благовоспитанная семейная пара, он держал меня за руку и рассказывал о себе. Открыто, без утайки. Правда, почти всё, что он рассказал, я уже знала от Азаллама. Новой была разве что информация о родителях. Хотя, конечно, подробностей я так и не дождалась. Говорил он о них неохотно, из чего я сделала вывод, что на эту тему вопросов лучше не задавать. Герман лишь вскользь упомянул, что они считали его ненормальным и активно пытались подогнать под «свои идиотские стандарты». Поэтому он съехал от них сразу после окончания школы и с тех пор ни разу не видел. Сначала жил у дяди, потом устроился на работу и снял свою квартиру. Кстати, единственное, о чём не рассказал мне Герман, – это о том, что его дядей является мой бывший отчим.
Беседовали мы долго. В моих интересах было сделать так, чтобы разговор затянулся. Поэтому я внимательно слушала и задавала наводящие вопросы, на которые он охотно и подробно отвечал.
А вечером, когда я уже вовсю думала, как намекнуть Герману на то, что мне пора, позвонила мама. Она сказала, что они с Арсением едут домой и спрашивала, купить ли мне что-нибудь вкусного в магазине. Узнав, что я не дома, она предложила заехать за мной. Кинув извиняющийся взгляд на Германа, я продиктовала ей адрес. На самом-то деле я вполне могла отказаться и сказать, что буду позже. Но не стала. Моя задача на сегодня была выполнена и перевыполнена. Пусть лучше Герман думает, что мама в приказном тоне велела мне собираться.
– Тебе пора? – с сожалением уточнил он после того, как я отключилась.
