Он спрашивает совершенно серьёзно, не принимая отговорок и причин. И как ему сказать, что стать его женой, быть с ним вместе – моё самое заветное желание, вот только нужно ли это самому Осману?
– Я понимаю игру в пару на публике, понимаю посещение родственников и знакомство с ними, даже понимаю причину нашего приезда сегодня – болезнь деда, но свадьба… Завтра? Нет времени думать, обсуждать, принимать решения.
– Ты сомневаешься? – спрашивает спокойно и даже равнодушно.
– А ты… ты нет? – резко разворачиваюсь, встречаясь с ним взглядом. Глаза стеклянные, не могу разобрать ни единой эмоции. – Ты спокойно выполнишь условие? – повышаю голос. – Наденешь завтра костюм и пойдёшь в ЗАГС? Будешь стоять и улыбаться, лишь бы не разрушить созданную нами иллюзию влюблённой пары? Ради чего, Осман? Ради деда? Ради себя? Ради чего? – почти кричу на него.
– Ради всего, что ты сейчас перечислила. Ради каждого грёбаного слова, сказанного сейчас тобой. Ради деда. Ради себя. Ради тебя. Ради нас. – Он кричит в ответ, и я впервые вижу его злость.
Сейчас она направлена на меня, на ситуацию, в которую мы попали. Ультиматум, выставленный дедом, пока не поддаётся объяснению для меня.
– Ты же ничего ко мне не испытываешь! Мы друг другу никто. Просто два заигравшихся взрослых ребёнка, которые поверили в созданную ими историю. Ложь завела нас слишком далеко, и это, – показываю на платье, – перебор!
– Тогда скажи, что не хочешь этого. – Осман подходит, схватив меня за плечи и силой встряхивает. – Скажи, что тебе всё равно. Скажи, что тебе плевать на меня. Скажи, что ничего не чувствуешь. Скажи, и я прямо сейчас пойду к деду и расскажу всю правду как есть, с самого начала. Ну же, скажи, Куколка…
Почти стонет с остервенелым отчаянием в глазах, в которых множество эмоций, бешено сменяющих друг друга, скачет дьявольскими огоньками.
Он ждёт моего ответа.
Часто дышит, широкая грудь тяжело поднимается и опускается. Мужчина на грани: чувств, эмоций и терпения.
– А что чувствуешь ты? – почти шепчу, решаясь, наконец, спросить о том, что сейчас считаю самым важным.
– Я. Тебя. Люблю, – произносит практически по буквам, приближаясь к моим губам. – Утром надену костюм и буду ждать тебя внизу, потому что я тебя люблю. Зайду в ЗАГС и не раздумывая скажу «да», потому что я тебя люблю. Весь вечер буду танцевать на своём празднике, как сумасшедший улыбаясь гостям, потому что я тебя люблю. Вопрос только в том, чего хочешь ты?
По щекам стекают слезинки, глаза заволакивает вязкой пеленой, а губы предательски дрожат, не давая возможности выдавить из себя хотя бы слово. Я захлёбываюсь эмоциями, переполняющими меня, тону, мне не хватает воздуха и сил, чтобы всплыть.
Любит…
Он столько раз это повторил, что, кажется, это слово клеймом зажглось на сердце.
– Тебя…
Выворачиваюсь из его жёсткой хватки, поднимаюсь на носочки и притягиваю с силой за шею к себе. Нахожу его губы, впиваясь в них с остервенелым голодом, с дикой жаждой и желанием.
Осман отвечает тут же, прижимая к себе до хруста в позвоночнике, словно желает вдавить меня в своё тело, слиться, срастись и больше никогда не отпускать.
Хаотичные поцелуи обжигают кожу, стремление насытиться друг другом здесь и сейчас раздирает на части. Хочется всего и сразу.
Стягиваю с него футболку, до покалывания на кончиках пальцев желая прикоснуться к упругой коже, почувствовать Османа. Боже, как же я, оказывается, соскучилась по этому мужчине…
Хочу. До остервенелого крика хочу.
Одним движением дёргает на мне за ворот тонкий сарафанчик, ткань трещит, а мелкие пуговки разлетаются по комнате, цокая по полу. Осман тоже соскучился, чувствую это в каждом жадном прикосновении, в каждом поцелуе, рваном вздохе большого мужчины.
Моего мужчины.
Подхватывает меня руки и несёт на кровать. С невероятной скоростью избавляет нас обоих от одежды. Так лучше, кожа к коже на прохладных простынях – божественно хорошо.
Безумное притяжение, существующее между нами и так долго скрываемое, наконец-то вырывается на свободу, не сдерживаемое больше ничем и никем.
Притягиваю его к себе, прижимаясь губами – с нажимом, требовательно, даже грубо, разрешая ему всё, отдавая всю себя, словно именно сейчас, после произнесённых признаний в любви, я получила безоговорочное право любить его так, как мне хочется, касаться так, как касаются только своего мужчину.
Хочу прямо сейчас почувствовать Османа в себе, наполниться им до предела, утонуть в ощущениях.
Но он не торопится, опускается на колени между моих ног, проводя по чувствительной коже бёдер, поднимаясь к животу.
Наклоняется, чтобы пройтись языком по уже влажным складочкам, губами вбирает пульсирующий, словно сумасшедший, клитор, посасывает и резко отпускает, отчего тело пронзает судорожными покалываниями.
Ещё шире развожу ноги в стороны, открываясь ему полностью, давая полный доступ. Зарываюсь пальцами в тёмные волосы, с силой прижимая к текущему лону, показывая, как я хочу чувствовать его ласки, направляя движения.
– Куколка, ты такая сладкая… Моя.
И этот шёпот разрывает на части, я рассыпаюсь на песчинки с каждым движением его языка, и кажется, только он и может собрать меня снова воедино. Дразнит, снова и снова задевая набухший бугорок, не торопится, основательно вылизывая нежные складочки.
А я сгораю от нетерпения почувствовать его, ощутить тяжесть мужского тела сверху.
Не в силах больше терпеть, тяну его вверх, к себе, ближе. Осман нависает надо мной сильным телом, пристраивая головку члена у влажного входа, раздвигает лепестки, готовый войти. Смыкаю ноги у него за спиной, пытаюсь притянуть, ускорить, добиться желаемого.
– Осман, ну же, пожалуйста… – шепчу и двигаюсь ему навстречу.
Входит резким движением до упора, с таким нажимом, что наши тела перемещаются вверх по кровати. Утыкается мне в шею и движется быстро, не останавливаясь, не давая нам передышки.
Теперь никакой нежности. Жёстко, грубо, даже со злостью. Друг на друга. На самих себя. Особенно на себя.
Двигаюсь бёдрами ему навстречу, чтобы он входил глубже, чувствовался ближе, обладал мною полностью. Моё тело сейчас принадлежит ему, я себя уже не контролирую, и он волен делать всё, что ему вздумается.
Выгибаюсь, и Осман быстро подкладывает широкую ладонь мне под поясницу, отчего, кажется, проникновения чувствуются ещё острее.
– Как хорошо в тебе, Куколка, безумно хорошо.
Я уже на грани, все чувства обострены до предела, словно оголённый нерв, чувствую каждое его движение, прикосновение и даже вздох.
Моё тело скручивает и выгибает дугой, накрывая ошеломляющим и почти болезненным оргазмом, растекающимся по венам ослепляющими салютами и сжигая в лёгких остатки кислорода.
