Вишневая девятка подрезала на перекрестке небольшой грузовичок с молокозавода. От резкого торможения полуторка врезалась в фонарный столб, несколько бидонов перевернулись и залили дорогу. В сторону Красной площади заструились настоящие молочные реки. Водитель грузовичка, рыжеволосый усатый толстяк в поварском колпаке – вылитый котяра, прикормленный сметаной, с трудом вывалился из кабины и, чертыхаясь, принялся собирать покореженную тару. Загрузив полупустые бидоны в кузов, «веселый молочник» недвусмысленно сжал кулаки и направился к виновнику происшествия. Водитель новой, почти не пострадавшей в аварии Лады приоткрыл окошко, невозмутимо выдул сигаретный дым в его усатую физиономию.
– Хамло замкадное! Ездить не научился, а в Москву лезешь! Да еще со своими бидонами, – раздался его визгливый голос. Крикнул и скоренько закрутил окно.
Авария начала собирать прохожих, зеваки стекались со всех сторон, толкались, подпрыгивали, стараясь разглядеть подробности. Прибежали два милиционера в ярко начищенных сапогах, в кокардах и парадных гимнастерках.
Какой фильм это напомнило? Еще черно-белый, про старую Москву, с картонными машинками и праздничными милиционерами. Только сейчас этот фильм расцветили.
Оля отвлеклась от любопытного зрелища за окном, поискала глазами Марину и увидела ее удаляющейся вслед за незнакомым темноволосым парнем.
Куда это она?
Худосочного подростка в толстовке и кепке, сидящего к Оле спиной за соседним столиком, совершенно не интересовала сутолока на улице. Оставшись в одиночестве, он раскрыл ноутбук, и, пробежавшись по клавишам, погрузился в танковое сражение.
Марина вернулась очень быстро, Оля даже не успела удивиться.
– Вот так надо, раз и в дамки! – сказала она с сияющим лицом, – вблизи он просто умопомрачительный, послушай, как сердце бьется!
Схватила руку Оли и беззастенчиво приложила к своей груди.
– Обменялись телефонами, сегодня вечером меня ждет реальная туса. Знаешь, куда он меня пригласил? В «Рай» на Кропотне! Туда с улицы не попасть, там фейсконтроль как в Госдуме. Хочешь с нами пойти? Там мега круто! Потом фотки в «Инсту» выложим!
Оля неуверенно пожала плечами, вряд ли. У нее в планах гуманитарная миссия – посещение Веры Артуровны в больнице, а потом поездка к родителям на обед. А потом…
– Ты собираешься звонить Антону? – Марина взяла быка за рога, – да или нет?
Видя замешательство, не снижая напора, продолжила:
– Посмотри на себя, тридцать пять, чуток до пенсии осталось. После сорока на тебя ни один приличный мужик не взглянет. Кому баба с пробегом нужна? Ты одеваешься как?
– Как?
– Да как смольная гимназистка! Блекло! А теперь посмотри на меня!
Марина предпочитала броские цвета, никакого беж или черного. Серый и коричневый были так же под строжайшим запретом.
Сегодня ее мохеровый свитер оттенка фуксии сочетался с жирно подведенными голубыми стрелками – а-ля Бриджит и розовой бабеттой на начесе. Марина внешне походила на знаменитую француженку, жаль, что без щербинки во рту.
Лучше других образов Марине удавался образ порочной невинности, но в ярких тонах.
Оля же любила классику, а классика отличалась неброской гаммой.
– Встретила шикарного парня, красивого, умного, мастера своего дела и рассчитываешь, что он тебя единственную всю жизнь ждал. Ни с кем не спал? Не разведен он, видите ли! Велика беда. Захочешь, разведешь.
Почувствовав, что стена дрогнула, Марина воодушевилась, продолжила наступление:
– У тебя сейчас никого, кроме голубка соседа нет. Так и будешь к нему бегать и слезы лить. Дружеский перепихон – это разовая терапия, а не панацея от неудавшейся жизни.
Оля вспыхнула.
– Не преувеличивай, Никита – нормальный! Мы знаем друг друга с песочницы, и ближе его у меня никого нет. Душа на распашку, сердце открыто…
– Ага, догадываюсь, что у него открыто и для кого!
– Марина! Это мерзко. Я предупредила. Не смей так о нем говорить!
– Так это как!
Подруга чертыхнулась, вскочила и направилась к выходу. Оля крикнула ей вслед.
– Ты куда?! Подожди! Мы же еще не расплатились.
– Сердце у него открыто, ага! Что же ты меня с ним не познакомишь? Жалко? Боишься последней жилетки лишиться? – кинула Марина через плечо.
– Зачем тебе голодный художник? Карман пришить некуда. Он нежный очень, не испорченый такими как…, – Оля осеклась, не договорила.
Марина остановилась в дверях.
– Такими как я, понятно! Окей, ты просила моего совета – я его даю! Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бездарно прожитые ночи. Не помню, кто сказал, вроде китаец какой-то! Хватай своего доктора, пока он тепленький, и не дергайся. Второй раз никто не предложит. Все, пора мне! Адьёс!
Не дожидаясь ответа, подружка нырнула в толпу москвичей и гостей столицы, спускающуюся с Тверского бульвара к Кремлю. Оле было нечего ответить, она удивлённо смотрела на людей, заполнявших улицу Горького. Не слишком ли их много для утреннего часа?
Люди шли стеной, некоторые держали в руках красные флаги и огромные бумажные маки, словно перепутали студеный октябрь с солнечным Первомаем.
Оля проводила взглядом ярко-красный Маринкин палантин, быстро скрывшийся среди идущей на «демонстрацию» толпы.
Непривычно смотрелся красивый шарф на некрасивом манекене, как и не привычно смотрелись празднично одетые люди с огромными маками из крепа.
А еще не привычно смотрелись стоящие вдоль улицы высокие толстоствольные липы, до сих пор, несмотря на поздний октябрь, сохранившие золотое убранство. Когда их успели посадить? И когда они успели вырасти? Хотя, нет, липы были здесь всегда, закованные в чугунные решетки, словно пленники. Оля шла и прислушивалась к шелесту листочков, к шороху шин, перезвону троллейбусов. Раскидистые липовые кроны спасали от летнего пекла и от осеннего дождя. Липы были всегда. Это точно.
Оля огляделась по сторонам: толпа на Тверском бульваре потихоньку рассеивалась. Милицейская будка, нависшая аквариумом над перекрестком, пустовала. Стражи порядка в белоснежных кителях и алых фуражках оцепили место происшествия, отмеряли рулеткой тормозные пути и разгоняли любопытных. Молочник, набычившись, сидел в кабине своей полуторки, возможно, подсчитывал ущерб и сочинял объяснительную. Наглый хозяин девятки так и не покинул салон, словно происходящее его вообще не касалось, но прокурил машину настолько, что за клубами табачного дыма не было видно ничего, лишь написанный на ветровом стекле «fuck you».
И тут на помощь милиции, избавляющейся от лишних свидетелей, пришел столичный общепит. Запах шашлыков на углях выскользнул из дверей ресторана «Арагви», пробежался туда-сюда по Тверскому бульвару, соблазняя и заманивая.
