…— Командир!
Я открыл глаза и сразу сел. Кромешная тьма, гигантское звездное небо и тень Смолы рядом. Он тихо тряс меня за плечо.
— Командир, у нас соседи… Я хочу проверить, кто они…
Я поднялся, прихватив с собой винтовку. Перешагнул через давно потухшее и холодное кострище, обошел беззвучно спящего Остапа и его сложенный из камней бастион. Смола тихо шел куда-то во мрак, непонятно как ориентируясь в невидимом пространстве. Метров через сто он остановился и лег грудью на песчаный гребень, приглашая и меня последовать его примеру.
Я сразу увидел где-то вдали мерцающий огонек костра. Приник к прицелу, остановил дыхание, чтобы пламя не дрожало в темном круге оптики… Костер. Рядом три темных силуэта в чалмах, напоминающих надетые на головы чугунки… Сидят неподвижно лицом друг к другу… Нет, один шевельнулся, протянул руку, поднес ее к лицу. Похоже, пьет чай… Вдруг что-то массивное, темное, что я сначала принял за большой валун, двинулось, стало расплываться, меняться в очертаниях, и на красном фоне костра я отчетливо увидел губастый профиль верблюжьей головы.
— Караван, — сказал я, отрываясь от прицела. — Может, кочевники?
Смола отрицательно покачал головой.
— Клянусь своим стволом, кочевники давно уже пасут стада в предгорьях Гиндукуша. Кроме того, кочевники гонят с собой стадо и всегда ночуют со своими семьями в шатрах. А там — только два верблюда и три человека… Разреши мне сходить туда…
— Значит, эти три афганца просто отстали от основного каравана, — сказал я и притворно зевнул. Я нарочно изображал равнодушие и упрощал ситуацию, заставляя Смолу спорить и искать веские аргументы. Так я его воспитывал уже несколько лет, приучая гасить в себе слепые эмоции и развивать логическое и стратегическое мышление. Без этих качества войну не выиграешь.
— При любом раскладе один из них не афганец, командир, — твердо и с заметной озабоченностью сказал Смола.
— Почему так решил?
— Я видел, как он отходил от костра поссать. Он не садился на корточки, командир. Он делал свое дело стоя.
Вот это уже серьезная улика! Смола, как и я, прекрасно знал афганские обычаи, в том числе и то, что афганские мужчины «ходят по-маленькому» сидя на корточках, закрывая бедра длинной рубахой.
Я снова приник к окуляру, но на таком большом расстоянии и при слабом освещении увидеть еще что-либо было невозможно. Трое в чалмах продолжали сидеть у костра совершенно неподвижно, возможно, они задремали. Один из них, как мне показалось, был низкорослый, почти карлик.
Я давно не верю в случайности. Просто так ничего не случается. Американец с окровавленным лицом, оказавшийся на окраине кишлака за несколько часов до нас — это не случайно. Навьюченные верблюды и странные «кочевники» в километре от нас — и это не случайность. Фролов с маячками. Наше слепое движение по маршруту, проложенному через кишлаки. Убийство Кондратьева… Вся эта череда событий лишь на первый взгляд никак связана между собой. На самом деле, все это ходы, сделанные с умыслом и значением. Мы должны понять, к чему эти ходы в конечном итоге приведут.
Нельзя отпускать Смолу. Он не сдержит себя, завалит двух, третьего приведет сюда. Мы его допросим. Это в лучшем случае. В худшем — Смола завалит всех, или же допрос никакой новой информации нам не даст. Мы перебьем чью-то игру и раскроем себя.
— Никуда ты не пойдешь, — сказал я. — Наблюдай за ними через прицел.
У нас давно так было принято: никто не имеет права уговаривать меня отказаться от своего решения. Мое решение было всегда окончательным и бесповоротным. Не могу сказать, что я никогда не ошибался, и всегда принимал безупречные решения. Никогда не ошибаются лишь мертвецы. Тем не менее, мое слово имело силу абсолютной истины, которая всегда оставалась вне сомнений. Такое правило делало нашу команду крепкой, как кулак, поддерживало в нас веру в победу и, в конечно итоге, сохраняло нам жизнь.
Я вернулся на свое могильное ложе, расправил на песке куртку, которая служила мне подстилкой, лег на спину, лицом к огромному звездному небу, и тотчас почувствовал, как мне под лопатку впилось что-то твердое и острое.
Я привстал, ощупал куртку. В ней лежал какой-то плоский предмет, ребро которого и причинило мне дискомфорт. Что это? В карманах, вроде бы, ничего подобного у меня не было. Маячок я, словно орден, носил на груди. Зажигалку хранил в кармане брюк.
Я проверил все карманы куртки. Ничего. Предмет, оказывается, лежал не в кармане, а был вшит внутри подкладки. По размеру он был раза в два больше крупной монеты и очень напоминал…
Торопясь развеять свои сомнения, я включил маячок, чтобы использовать его в качестве фонарика, и острым краем браслета от часов аккуратно распорол стежки подкладки. Мне на ладонь упал армейский жетон с резиновым кантом.
Я приблизил его к светящемуся маячку. На жетоне были выбиты слова и цифры. На первой строчке: Wilson. На второй: David. Еще ниже — ряд цифр и группа крови…
Лейтенант Дэвид Вильсон! Командир пропавшей три дня назад группы, которую разыскивают вертолеты «Апач».
Глава 14
Я дежурил последним — в самое трудное предрассветное время. Бойцы спали как убитые. Прозвучи где-то рядом чужая речь или даже чужие шаги — они проснутся и схватятся за оружие мгновенно. А я ходил по периметру нашей маленькой крепости, опускался на корточки перед каждым, ощупывал подкладки курточек — и никто не проснулся. Мозг спящих контролировал ситуацию, безошибочно определяя «свой-чужой».
Металлические жетоны с резиновым ободком были вшиты в куртки каждого из нас. Первой моей мыслью было, что нам дали чужое обмундирование, снятое с солдат пропавшей группы. Но сразу же отказался от этой версии. Американские солдаты не вшивают жетоны в куртки. Они носят их на шее. Значит ли это, что четверо пропавших американцев находятся в том плачевном состоянии, когда с них можно снять святая святых — личные жетоны?
Но главный вопрос в другом — зачем это было сделано?
Кажется, я что-то начал понимать, и мне стало не по себе.
Если я пойму, кем был неизвестный нам американский солдат, у которого не было с собой «ни денег, ни часов, ни патронов, ни оружия, а лицо — все в крови», тогда мне многое станет ясно.
Вариант первый: он из пропавшей группы лейтенанта Дэвида Вильсона.
Вариант второй: это был Фролов, который нарвался на талибов или каких-нибудь бродячих разбойников.
Дважды я поднимался на гребень, чтобы посмотреть через оптику на бивуак «кочевников». Первый раз — когда было еще совершенно темно. Костра уже не было, и лишь скудный свет взошедшей луны позволил мне с трудом различить расплывчатые тени. Второй раз я поднялся на гребень, когда начало светать. На этот раз я уже не увидел ничего — верблюды и путники исчезли. Скорее всего, они снялись до рассвета.
Утро было для нас хмурым. Нам позарез были нужны еда и питье. Пришла очередная SMS с новыми координатами. Я, с трудом фокусируя взгляд, тыкал стилусом в экран и забивал в навигатор данные.
